Наконец, хочу внести ясность по поводу гонорара. Действительно, некоторая сумма денег поступила мне на счет (см. приложение 3). Я письменно потребовал от банка вернуть деньги обратно, но исходный счет оказался закрытым. Принадлежал он какому–то подставному лицу, некоему итальянцу, и открыт был в Вероне. Деньги вернуть не удалось, их я использую для расследования и судебной тяжбы, если таковая воспоследует.
Дорогие мои зрители! Прошу, верьте мне. Подобной чертовщины со мной в жизни никогда не происходило. А еще говорят, что на Святой Земле нечистая сила не селится.
Артист Поляковский.
Воистину, после драки кулаками не машут! Почему же размахался ими народный артист СССР? Почему раскаялся в своих действиях? Неизвестно. Я смотрел перед выборами телевизор на трезвую голову. Зрение у меня хорошее, слух стопроцентный. Я видел и слышал Александра Александровича Поляковского. А ты, читатель, кого видел?
Бедный, бедный Поляковский! Читал крик его души — сердце кровью обливалось. Но сделать ничего не могу, своя–то рубашка ближе к телу. И поздно уже, не назначат же из–за актера перевыборы. Он сам виноват, надо было соглашаться на съемку, да и дело с концом.
Когда мы с Бумчиком пошли к нему. Бумчик был без телекамеры, только с фотоаппаратом. Сниматься Поляковский отказался наотрез. Бумчика, правда, вспомнил по Москве. Пригласил нас в дом. Я сбегал за пивом. Сидим, пьем. Бумчик с Поляковским треплются про свою творческую юность, про каких–то баб, которые постарели и располнели, а были ого–го! Бумчик понимающе кивает, но упорно направляет разговор в русло израильской политики. Поляковский гнет про баб. Бумчик про партию, и упоминает имя Ломброзо для пущей убедительности. Поляковский, отпив из кружки и заев соленой фисташкой, заверяет, что идеи Чезаре Ломброзо всегда осуждал. Бумчик спрашивает, что Поляковский думает об оппозиции. Тот честно признается, что клал и на оппозицию, и на коалицию.
Дома Бумчик говорит:
— Все, босс нас уволит. Ни хера не договорились, все испортили.
— Да, я не ожидал, что он откажется. — говорю. — Я попробую исправить ситуацию.
— Каким образом? Сан Саныч упрям, как черт, и принципиален, как архангел.
Тут он принялся кривляться, изображая Поляковского: «Идеи Чезаре Ломброзо я всегда осуждал! Израильская политика меня не интересует!» Изображал он его голос, что называется, «в ноль», и я утвердился в своей решимости.
— Бумчик, — говорю, — Пошли в контору. Фотографии мне распечатаешь. И текст наговоришь.
