Потери в этой войне составили четыре человека. Один мужчина погиб от прямого попадания снаряда, двое пожилых людей скончались от сердечного приступа, и трехлетняя арабская девочка задохнулась в противогазе, неправильно надетом матерью.
Мы содрали с окон клейкую ленту.
Ломброзо, вернувшись из Италии, устроил костюмированную вечеринку на своей вилле. Играли Пуримшпиль. Ахашвероша играл сам Якопо, Мордехая — Бумчик, Амана — Цурило в костюме Саддама Хуссейна, Вашти — Изабелла Евсеевна, царицу Эстер — Сонька.
В разгар веселья Сонька с Вадькой объявили о помолвке и пригласили всех на свадьбу, которая должна произойти в Лаг — Баомер.
А после вечеринки мне позвонила Талила и пригласила на родительское собрание в следующую пятницу. Велела приходить буднично одетым, без цветов и подарков. Главное — убедить клиентов в том, что я не собираюсь на ней жениться. Не готов, слишком молод, еще не встал на ноги, и вообще.
Они пришли вдвоем, поцеловали по очереди в щеку Талилу, пожали мою протянутую руку. Два пожилых еврея, преуспевающих, усталых, безуспешно молодящихся. Они чуть моложе Дедамони.
Впервые мне стало неудобно в этой ситуации.
Они спросили, откуда я приехал, где учусь, кем работаю и сколько зарабатываю. Два отставных Санта — Клауса. Спросили, что мне нравится в Талиле. Потом спросили, как мы познакомились, на что Талила ответить мне не дала, а выпалила, что я, мол, прикрыл ее своим телом от осколка СКАДа. Зачем ей это вранье?
Пили кофе. На десерт наша девушка подала нечто необыкновенное под названием терамису. За чашкой кофе депутат произнес речь о необходимости решить первоочередные задачи по приему новых репатриантов и интеграции их в израильское общество. Я понял так, что в моем случае эти задачи возложены на Талилу. Адвокат смотрел на меня, но мимо глаз. Кажется, он изучал мое левое ухо.
Когда Ротштейн закончил свою речь, Гольдштейн переместил взгляд с уха на глаз, и спросил, когда я собираюсь жениться. Я ответил, что лет через десять — не раньше. «Окей» — сказал Гольдштейн. «Беседер» — сказал Ротштейн.
Ушли они одновременно, и было заметно, что это принципиально. А мы с Талилой остались. Она мыла чашки. Я вытирал.
— Талила, можно задать тебе неприятный вопрос?
— Валяй.
— Ты сама считаешь себя проституткой?
— Какая тебе разница? Ты пожалел, что связался со мной?
— Ты превзошла еврейскую традицию отвечать вопросом на вопрос. Ты отвечаешь двумя. Уж будь добра, ответь мне.
