— Тая…
Для первого поцелуя это был подходящий момент, но неподходящее место. И они поехали на трамвае в Таиланд.
На таиландской трамвайной остановке, сидели те двое. Один из них, вновь пьянее другого, неестественно завалился затылком на спинку скамьи. Более трезвый обладал даром речи.
— Ты чё, трепетык, японский городовой, мало получил? За добавкой приехал? А девку чё поменял? Эта лучше, что ли, шапками кидается?
Мишка готов был принять бой, но Тая шепнула:
— Побежали! — и дёрнула его за собой.
Таиланд располагался в двух минутах скорого, со свистящими пролётами по ледяным раскатам, бега. Скоростная горка пролегла в коридоре между двух заборов — если неверно примешь первоначальное направление — тюкнешься об стенку и сойдёшь с дистанции, как плохо пущенный в кегельбане шар. Преследователь сильно отстал — ноги не так хорошо слушались его, как язык, и на первой же ледяной дорожке он растянулся, едва раскатившись. Его приятель так и остался полулежать на уличной скамье.
Поцелуйный момент пропал. Мишке пришлось рассказать о том, откуда он знает этих двоих, о китайских курсах, о маме, которая шапками кидалась. Тая спросила:
— У тебя мама что — молодо выглядит? Он её за твою девушку принял.
— Маме тридцать шесть. Она меня в двадцать лет родила.
— Молодая. Надо же, второй раз тебя от этих дураков спасают женщина и лёд. Забавно…
Тая накрыла на стол. Таёза мурчал и тёрся о Мишкины брюки. Поцелуи откладывались.
Мишка намеревался вернуть себе утраченные позиции, провожая Таю после очередного занятия драмкружка. Но не тут–то было — в школьном коридоре его ждала мама.
— Пойдём, сынок. Дело есть. Давай, пока не закрыли.
Мама поймала частника, и они отправились в центральный Дом Быта. Они, впрочем, могли ехать куда угодно, — Мишка не замечал дороги. Из всего заоконного ландшафта он выделял только идущие в обнимку парочки. Он загадал, что если насчитает их как минимум пять, — то они с Таей всё–таки сблизятся. Парочек набралось восемь, когда они подъехали к шикарному летом, а теперь обледеневшему подъезду бытового комбината. Мама усадила его в очередь в фотографическое ателье, а сама побежала в швейное, — у неё была назначена примерка у лучшей закройщицы города, матери Борьки Левитина.
В приемной фотографа сидели нервно пудрящаяся девица, дядька в сапогах и старушка с толстой внучкой. Мишка бывал здесь и раньше, последний раз не так давно, фотографировался на паспорт. Интересно, зачем это мама его сама сюда привела? Любое её поручение он выполнил бы без напоминаний, слава богу, не маленький. И тут он заметил взгляд Таи. Она глядела с рекламного стенда, разделённого рамочками: «на паспорт», «на военный билет», «художественный портрет». Тая была — художественный портрет. Фотографу удалось застать её врасплох, без роли и грима, такой, какой мечтал увидеть её Мишка, и какой ему уже случалось её видеть. Пока он разглядывал портрет, зашли по очереди в чёрную дверь и вернулись напудренная девушка, дядька и старушка со своим сокровищем. Дядьке напечатали «три на четыре» тут же, на месте, а девушке и старушке было велено явиться через несколько дней, — они делали художественную съёмку. Мишка не входил в мастерскую, ждал маму. Тогда чёрная дверь распахнулась сама, и появился высокий старик, сложением скорее напоминавший подростка.
