Я ничего не понимаю, ответил на это Эфрон. Я не представляю, что Николай Андреевич говорит такое без задней мысли… Я ставлю прямой вопрос: был ли я связан, по его мнению, с какими–либо разведками?
Да! говорит Клепинин. Я уже показал о твоих связях с французской разведкой через масонов.
Тогда еще один вопрос. Ты сказал, что долго отсутствовал, и вместе с тем ты знаешь все больше меня. Откуда ты все это узнал?
Из других источников… отвечает Клепинин.
У меня, к сожалению, никаких вопросов нет, заканчивает спор Эфрон.
«Другими источниками», ясно, были не кто иные, как сами следователи, подробно наставлявшие несчастного Николая Андреевича, как «расколоть» его бывшего товарища.
Сколько душевных терзаний и крушений духа стоит за пожелтевшими страницами протоколов, сквозь которые, кажется, вот–вот брызнут слезы и кровь! Что же на самом деле происходило в лубянских камерах и кабинетах, какие лютые страсти и сцены здесь разыгрывались, до каких пределов бесчеловечности доходил человек? Всей правды об этом мы уже никогда не узнаем.
Перед тем как проститься и уйти, Николай Андреевич Клепинин вдруг обратился к Эфрону с такими, совсем не протокольными, словами:
Сережа, дальше запираться бесполезно. Ты меня знаешь хорошо, я хорошо знаю твою работу. Есть определенные вещи, против которых бороться невозможно, так как это бесполезно. У тебя единственный выход это признаться во всем. Рано или поздно все равно ты признаешься и будешь говорить…
Клепинина уводят, Эфрон остается. Следователь напоминает ему о его заявлении, направленном наркому внутренних дел Берии после ареста его дочери и Эмилии Литауэр, в котором он ручался за их политическую честность головой.
Вы подтверждаете это заявление?
Подтверждаю полностью.
И в кабинет тут же вводится еще одно действующее лицо Эмилия Литауэр.
Вам известно сидящее перед вами лицо?
Да, это мой товарищ и друг Эмилия Литауэр, говорит Эфрон.
Да, это мой друг Эфрон Сергей Яковлевич, говорит Литауэр.
И снова тот же сценарий она послушно повторяет вбитую во всех арестованных версию НКВД: да, были евразийцами, да, внедрились потом она во Французскую компартию, он в советскую разведку, да, перебрасывали людей в СССР и перебросились сами, и все это с единственной целью шпионить в пользу Франции.
Как видите, уже третий сообщник изобличает вас, обращается следователь к Эфрону. Может быть, вы в конце концов прекратите запирательство?
Если все мои товарищи считают меня шпионом, и Литауэр, и Клепинин, и дочь, отвечает он, то, видимо, шпион и под их показаниями подписуюсь.
