Раздвинулись чтобы проглотить.
И все же не могла иначе. Потому что есть нечто сильнее и места, и времени, и инстинкта самосохранения. Потому что еще раньше, в двадцатилетней давности, в кровавый год революции, поклялась Сергею: «Главное, главное, главное Вы, Вы сам, Вы с Вашим инстинктом самоистребления… Если Бог сделает это чудо оставит Вас в живых я буду ходить за Вами как собака!»
Перед отъездом в Москву, перечитав эти давние строки, она написала рядом на полях: «Вот и пойду как собака!..»
Вернемся к письму Цветаевой Берии.
«С октября 1937 г. по июнь 1939 г. я переписывалась с Сергеем Эфроном дипломатической почтой, два раза в месяц. Письма его из Союза были совершенно счастливые жаль, что они не сохранились, но я должна была их уничтожать тотчас же по прочтении, ему недоставало только одного: меня и сына.
Когда я 19‑го июня 1939 г., после почти двухлетней разлуки, вошла на дачу в Болшеве и его увидела увидела больного человека. О болезни его ни он, ни дочь мне не писали. Тяжела сердечная болезнь, обнаружившаяся через полгода по приезде в Союз, вегетативный невроз. Я узнала, что он эти два года почти сплошь проболел пролежал. Но с нашим приездом он ожил, за два первых месяца ни одного припадка, что доказывает, что его сердечная болезнь в большой мере была вызвана тоской по нас и страхом, что могущая быть война разлучит навек… Он стал ходить, стал мечтать о
работе, без которой изныл, стал уже с кем–то из своего начальства сговариваться и ездить в город… Все говорили, что он действительно воскрес…
И 27‑го августа арест дочери.
Теперь о дочери. Дочь моя, Ариадна Сергеевна Эфрон, первая из всех нас уехала в Советский Союз, а именно 15 марта 1937 г. До этого год была в Союзе Возвращения на Родину. Она очень талантливая художница и журналистка. И абсолютно лояльный человек. В Москве она работала во французском журнале «Ревю де Моску» (Страстной бульвар, д.11) ее работой были очень довольны. Писала (литературное) и иллюстрировала, отлично перевела стихами поэму Маяковского. В Советском Союзе себя чувствовала очень счастливой и никогда ни на какие бытовые трудности не жаловалась.
А вслед за дочерью арестовали 10 октябр 1939 г., ровно через два года после его отъезда в Союз, день в день, и моего мужа, совершенно больного и истерзанного ее бедой.
Первую денежную передачу от меня приняли: дочери 7‑го декабря, т. е. 3 месяца, 11 дней спустя после ее ареста, мужу 8‑го декабря, т. е. 2 месяца без 2‑х дней спустя ареста…
