Всю ночь под окнами гудели трактора, расчищая дороги, которые тут же засыпались новыми порциями снега.
В Зональное мы ездили ежедневно, как на работу. Утром с вещами, утопая в снегу по колено, выходили к автобусной остановке. Ехали долго, с трудом разъезжаясь со встречными машинами. Часто останавливались и ждали, пока дорожники освободят проезжую часть.
Аэропорт каждое утро нас встречал одной и той же картиной: заметённое снегом взлётное поле, на котором ползали, нещадно дымя выхлопными газами снегоочистители. По зданию аэровокзала, как сонные мухи, шастали туда-сюда истомившиеся без дела пилоты.
Все, как один могучие, в кожаных, подбитых мехом, куртках и лётных унтах. Часов до двух мы бесцельно слонялись по залу ожидания, разглядывая уже до дыр просмотренные плакаты, завтракали в буфете. Когда, как будто сжалившись над нами, объявляли по громкой связи о закрытии всех рейсов по метеоусловиям до утра, отправлялись «домой», в порядком опостылевший уже номер.
По пути в гостиницу заходили в гастроном. Женя оставался в номере, спал. Когда мы, шумные и раскрасневшиеся с мороза возвращались, он лежал в той же позе — на спине поверх одеяла в одежде. Сквозь рваный носок на правой ноге светилась пятка.
— Женя, будешь?.. — спрашивал вежливый Пак.
Глаза «Спящего» приоткрывались на толщину лезвия. Их бездонной их глубины, из самой Жениной души, тускло блестело желание. Он молча показывал большим пальцем правой руки в открытый рот. Кто-либо из мужиков, приподняв голову бедолаги, заливал ему в глотку полстакана водки. Именно заливал, так как Женин кадык не двигался, а руки продолжали спокойно лежать вдоль тела. Еле видимая щелочка глаз захлопывалась, и желание на время гасло. На поднесённую ко рту закуску Женя реагировал всегда одинаково отрицательным покачиванием головы. Через минуту номер сотрясался от его могучего храпа. Первое время я пугался, а потом не то, чтобы привык, пообвыкся, что ли… Но больше всего меня поразило, когда в одно прекрасное утро Женя встал вместе с нами, сбрил пятидневную щетину, взял в левую руку свой «докторский» потёртый чемоданчик, и, молча пожав всем без исключения руки, ушёл один в пургу.
Автобусы не ходили, а до Арги-Паги было сорок километров засыпанной снегом дороги.
Мы продолжали «сидеть у моря и ждать погоды».
Родителям дал короткую телеграмму: мол, жив, здоров, прибыл в Николаевск, люблю, скучаю. Позвонить по межгороду не удавалось из-за разницы в часовых поясах.
