Ни мать, ни братья уже не слышали стука и раздраженных криков за дверью.
— Мне надо сразу тебе кое-что сказать, Кип, прежде чем от других узнаешь, — заговорил младший брат. — Я поменял фамилию. Пойми, я доктор. Как поступил учиться, я поменял фамилию на Ритчи, Дэнис Ритчи. Сам понимаешь, почему… — Он смешался, словно бы стыдясь своего предательства. Но за преданность брату он вдоволь натерпелся. С профессиональной методичностью, дотошно, он втолковывал брату: — С фамилией Кейли я бы не поступил в университет. Я держался, пока был мальчишкой. Ребята обзывали меня братом бандита, и я дошел до крайности. Они кричали: «Вон идет брат Кипа Кейли!» Я их ненавидел всех, скопом. И я хочу, чтобы ты сразу же узнал, почему я поменял фамилию.
— О господи, Дэнис, да я как раз и хотел, чтобы ты взял другую фамилию, — сказал Кип и обнял брата. — Раньше я о тебе вообще не думал, ты же был соплячок. Но в последние годы частенько задумывался, как у тебя все складывается. Очень даже здорово, я так рад!
Эту его сердечность они, как и прежде, когда он был подростком, восприняли с благоговейным трепетом. Он усмехнулся, спросил:
— Так какую, говоришь, фамилию ты выбрал?
— Ритчи. Дэнис Ритчи.
— Ух ты, ну отхватил имечко! — поддразнил он брата.
— Я хочу, чтобы ты знал об этом, — повторил Дэнис, — а то вдруг кто-нибудь меня так назовет при тебе.
Я открою, иначе всю ночь будут в дверь барабанить.
Кип ухватил его за локоть.
— Не впускай их, слышишь? Не хочу я, чтоб на меня внимание обращали. Скажи им, чтобы шли по домам. Или пусть стучат всю ночь. Не впускай, слышишь, Дэнис, прошу тебя… — Он тяжело, скорбно вздохнул. — Ну отчего бы им не оставить меня в покое? — тихо пробормотал он. — Поиздеваться хотят… фараонов приманят. Повеселиться им захотелось, потеху устроить. — Он дикими глазами смотрел на дверь. — Нет, не дадут они мне начать все заново, палки в колеса ставят, добиваются, чтоб сбежал.
После передышки в дверь гулко застучали снова.
— Ладно, открой, — шепнул он брату, — пусть поговорят со мной, и кончим это дело.
— Десять лет их тут и близко не было, а теперь пожаловали, — сказал Дэнис.
— О господи! — простонала мать.
Стон был такой жалобный, что Кипу стало стыдно. Ему захотелось принять людей просто, с достоинством, чтобы они, все поняв, сами разошлись и больше никогда не беспокоили ни мать, ни брата. Но, услышав в кухне шорох и осторожные шаги, он резко повернулся. Дверь медленно отворилась, в ней показалось взволнованное веснушчатое лицо двенадцатилетнего мальчишки. Со лба свисали длинные прямые волосы, голубые глаза завороженно уставились на Кипа, и он чуть слышно пролепетал:
