— Моя фамилия Хендерсон. «Туфли Хендерсона». Слышали о нашей новинке?
— Наверняка это отличная модель.
— Туфли на научной основе. Артритом не болели?
— Никогда в жизни.
— Если заболеете, обращайтесь к нам. А я, знаете, сидел, наблюдал за вами, и мне очень захотелось спросить…
— Пожалуйста, мистер Хендерсон, — сказал Кип, делая вид, что его очень интересует и обувь, и их краткая беседа.
— Видите ли, я вот что хотел узнать… не возникает ли у вас иногда желания пойти и ограбить банк?
— Это у него чисто научный интерес, — лукаво подмигнув, добавила его дама.
— Вы думаете: так же как мальчонке не терпится взорвать петарду? — подсказал Кип. — Нет, сэр, у меня теперь другие хлопушки, и они тоже все время взрываются: хлоп! хлоп! Стоит мне только на улице показаться.
Кругом засмеялись. У гостей поднималось настроение. Все выглядело так, словно люди играют в бесхитростную детскую игру. Кипу хотелось, чтобы всем было хорошо, приятно. Очаровательная дама с пепельными волосами и улыбчивым лицом подозвала его к себе. Это мисс Тэйлор, врач-косметолог. Кип был не прочь посидеть с ней.
— Вы, наверно, думаете, какие мы все дурачки, правда? — спросила она.
— Ну что вы, мадам, с чего бы мне так думать? — возразил Кип.
Она выглядела слегка смущенной, и это придавало ей особую прелесть. Водя тонким пальцем по лакированному ноготку на левой руке и устремив на Кипа черные глаза, она сказала:
— Знаете, это просто глупое любопытство. Надо сказать — ужасное качество. Оно завладевает вами постепенно. Я страшно любопытна и задаю самые бесстыжие вопросы.
— Без любопытства не обойдешься. Я, пожалуй, так бы и остался бандитом, если б не любопытство. Если б оно не заставило меня задуматься над уймой разных вопросов.
— Я все никак не могу понять, почему вы никогда никого не убивали?
— Право, мадам, я что-то об этом специально не задумывался.
— Неужели вам никогда не хотелось кого-нибудь убить?
— Ну а вам разве хотелось?
Она засмеялась и сказала:
— Еще бы! У меня ужасный характер, просто ужасный. И я всю жизнь включаю тормоз. А вы были вольной птицей, и не было у вас никаких тормозов, и все же предпочли сдаться, лишь бы не убивать. Почему?
Оглядев полный зал, он проговорил задумчиво:
— Наверно, оттого что людей любил. По-моему, я всегда их любил, самых разных. Вот и все, что могу сказать.
— Ах, какая наивность. Даже смешно слышать это от вас в таком месте.
— Наивно, ну и пусть, — сказал он без улыбки. — У меня было время поразмыслить о том о сем. Я вот как думаю, милая леди: человек, пока он ребенок, очень наивно на все смотрит, верно? И мир для него в новинку. Ну а потом он узнает, что все в этом мире не так как надо. И, дескать, ничего тут не поделаешь. Большинство людей на том и останавливается. Но ведь человек должен идти дальше, перешагнуть эту премудрость, которой набрался по дешевке. А уж когда он всерьез ума наберется, то будет оценивать мир по большой мерке и увидит его опять заново, по-ребячьи наивно. Понятно я говорю?
