— Кошка способна найти свой дом за десять тысяч километров. Я статью читал. Из Сибири одна кошка шла в Харьковскую область к своему хозяину. Он в тюрьме сидел, приручил котенка, а как на волю выпустили — домой уехал. И кошка его нашла, представляешь, в деревенском доме — два года добиралась.
— Во–первых, странно, что, несмотря на профессию, ты все еще веришь написанному. А во вторых, у кошек язык шершавый, а у собак — мяконький и горячий.
— Неужели тебе не ясно, что кошки лучше! — заорал Впальтохин. Лицо его побагровело, глаза расширились. Он стоял в середине комнаты, растопырив ноги и руки: — Кошки лучше, кошки лучше! Кошки луууууууччччччччшшшееееееееееееееееееее!!!
Охваченная тупой яростью, я тихо, но настойчиво, пикнула:
— Собаки.
Расшвыривая макулатуру, Серега подскочил к стене и задолбил в нее со всей дури. И тут, стенка, глухо стонущая под его ударами, зазвенела во мне, как колокол.
— Серега!
— Что? — взревел он.
— А ну, стукни в другое место.
— Пожалуйста! — провыл Впальтохин и стал колотить ботинком в другую стену.
— Теперь опять туда стукни.
— Если это может казаться смешным, я доставлю тебе такое удовольствие!
— Теперь чуть повыше, сантиметров на сорок.
— Чего ты добиваешься? — не выдержал, почти успокоившийся, Впальтохин.
— Мне кажется — за стеной прослушивается пустота. Я подошла к изувеченной стенке и постучала костяшками пальцев — Теперь здесь — я стукнула сантиметров на сорок повыше.
— Похоже, мы начинаем сходить с ума, — сказал Серега и сел.
— Ты не встречал здесь чего–нибудь тяжелого?
— На самом деле все животные прекрасны, в отличие от людей — говорил Серега, игнорируя мой вопрос, и подозрительно меня разглядывая.
Я махнула на него рукой и стала обыскивать окрестности. Ни топора, ни лома, конечно, не обнаружилось. Но бронзовый бюстик Дзержинского показался мне подходящим средством, и я принялась пулять этим бюстиком в сомнительное место. Впальтохин сверлил меня взглядом, исполненным непонимания и жалости.
Когда одежда взмокла от пота, а мышцы умоляюще задрожали — от стены отвалился кусок штукатурки. Я схватила ложку, обтерла юбкой прилипшую гречку, и принялась сковыривать черенком все, что поддавалось усилиям. Наконец обнажился кирпич, и я бухнулась на матрац, чтобы как следует отдышаться. Впальтохин иронично скривил губы и застонал:
— Ба! Какая восхитительная инсталляция! Вершина искусства! Лена, право, как тебе удалось такое! Это спазм величайшего вдохновения! Непревзойденно!
