…Ты спрашиваешь, как я молюсь. В церковь не хожу — по–толстовски не люблю. Люблю только «снаружи», за добрую и величавую архитектуру. Бог для меня — старенький отец Зосима у Достоевского. Немощный, измученный старостью и болезнями. Умеет находить в сердце даже не любовь, а способность влюбиться, что ли, вот именно возлюбить каждого страждущего утешения. Помнишь, он ведь не говорит страдальцу банально христианское: «Терпи, все пройдет, бог терпел», а глядя сияющими добротой, лаской, «возлюблением» глазами, говорит каждому раздавленному жизнью калеке, каждой расхристанной, полубезумной от горя и «свинцовых мерзостей жизни» бабе: «Милая, все, все знаю про тебя! Знаю и вижу, как ты страдала, как ты молишься, сердечная ты моя, горькая ты моя, Христом нашим, спасителем, возлюбленная!»
Именно так ведь осмеянный современной критикой Платон Каратаев «вышиб слезу» из окаменевшего было, замкнувшегося в обиде на весь божий мир и гордого в своем исключительном горе Пьера: «А и много Вы претерпели горя, барин…» — и столько ласки, столько любви было в его голосе, что…»
Еще я верю, что добрый помысел про человека рано или поздно обретает материальную плоть — слово. Точно так же злая мысль тоже рано или поздно обретет, как ни скрывай, свою материальную плоть, свое слово. А словом–то можно и убить. Добить, во всяком случае, а не только исцелить. Поэтому изо всех сил стараюсь отделаться от злой мысли о ком–нибудь, постоянно поражаюсь мудрости, чьей не помню, заповеди: «Мгновенно изгоняй из сознания злой помысел, вот как ты мгновенно стряхиваешь искру, упавшую на твою одежду…» Вот и вас с Ленечкой «ненароком» обидела: «Не хочу встречаться». И заставила тебя, бедную, гадать: «Уж не пьете ли Вы?» Не пью, Иринка, и не курю, и марихуану не нюхаю, и вообще вроде не подвержена никаким тайным порокам… Мне–то стыдно своей нищеты, а главное — лучше всего сказал Леня: боюсь, что вас «по глазам хлестнет» вид безобразной больной старости. Если вы этого не боитесь — я рада. Ведь действительно, побывать в Израиле и не навестить старую учительницу — неловко.
Я побывала в Израиле и не навестила старую учительницу… Был всего один день, да и тот с обрезанными краями: утром прибыли в порт, рано вечером обратно на теплоход. Неполный день, но ведь даже в советские времена «русо туристо» успевали побродить по кривым улочкам!..
Впервые я отдыхала с детьми за границей. Одна, без мужа. Кипр — безвизовая страна, все случилось так быстро, что я едва приняла пересдачи у двоечников и не успела повторить английский. Я так боялась что–нибудь потерять, что уже в свердловском аэропорту начала, как жонглер, попеременно ронять сумочку, паспорта и разрешение на валюту. Мне пришлось несколько часов над облаками играть в Барби, собирать со своих колен курицу и проситься без очереди в туалет — Лелька заснула минут за десять до посадки.
