Вот и Ленечка, нашел слово: черствые карты.
У этой всеми брошенной страны
У черствых карт границы искрошились…
Великолепно! Так и видится старая–престарая школьная географическая карта: истрепанная, побуревшая, на сгибах крошится, как черствый хлеб.
И другое:
Боже, зачем ты смешал языки?
Башен не строим.
Линия жизни сползает с руки,
Метит изгоя.
У меня, Ленечка, даже сердце защемило на этой строчке, и захотелось проверить: неужто на самом деле ладошка голая? И у всех нас тут так же? Умом–то давно поняли, что нет у нас линии жизни: прошлое мы сами вырвали с корнем, а будущее сползло с ладони, пока мы тут озирались и пытались обрести второе дыхание. Не по чему гадать. Ладошка голая. Изгои. И есть тавро изгоя: голая ладошка! Хуже, чем у инопланетянина какого–нибудь страшного!..
Я знаю, что опять занудствую: о том, как важно найти слово и вставить на нужное место в строку, давно сказано. Но сегодня это особенно важно. Ведь «у этой всеми брошенной страны» только одна ценность и осталась: слово. Поэтому я вдвойне рада, что ты в круговерти своих забот, оберегая Россию, оберегая еврейство, оберегаешь и слово — пишешь стихи и остаешься поэтом.
Леня приходил с работы ближе к ночи, усталый: «Что там нового? Елена что–то пишет?» Я читала, он довольно хмыкал — это и был его вклад в переписку.
Мне хотелось знать обстоятельства ее жизни, — они прорывались редко и скупо, в беспрестанных извинениях за почерк:
Извини за неряшество: сижу в парке на катушках…
Прости за почерк — пишу не за столом…
Тем более что пишу–то неразборчиво и неряшливо, дома холодно и темно, а здесь, на скамейке, в парке — цветет миндаль! Огромные деревья усыпаны–облеплены белоснежными цветками — без просвета! И только в глубине каждого цветка — густо–розовая сердцевина. Поняла теперь, почему в «Сестрах» А. Толстого юную Дашу прозвали «цветущий миндаль». Только запах не юный: горьковатый.
Я заставила Леню сделать приписку к моему письму. Она тут же откликнулась.
Ленечкино послание — это предмет моей особой гордости! В том смысле, в каком гордилась бы своим сыном еврейская мама: «Какой же он у меня умный, какой независимо и талантливо мыслящий, как он тонко чувствует язык!» Нет, серьезно, Леня, я была просто поражена лаконичностью и верностью ответа на вопрос «Что такое свобода?» — «Это максимальная зависимость от самого себя», — говорит Леня. Леня, это гениально! Даже я, в моем теперешнем состоянии, упиваюсь тем, что я сама мою посуду, сама делаю уборку, хожу в магазин — словом, ни от кого не завишу, живу хоть и убого, но в состоянии постоянного ощущения душевной легкости при явном физическом изнурении и усталости. И все недоумевала: откуда это ощущение душевного комфорта? А Леня и объяснил: это свобода! (Я год жила со своей молодежью, а потом им дали общежитие, куда стариков, естественно, не пускают, и я живу одна в так называемой однокомнатной квартире, довольно далеко, даже очень далеко от ребят)…
