Вот и вся любовь | страница 17



16

Как хорошо, что некого винить,

Как хорошо, что ты ни с кем не связан,

Как хорошо, что до смерти любить

Тебя никто на свете не обязан.

И. Бродский

Отмечают в газетах годовщину смерти милого старого Бродского — седенького, косматенького, с таким добрым, даже немного от этой доброты женским лицом. Вот и напечатали это его старенькое тоже стихотворение. И мысли–то, и чувства в строчках старенькие, а вот же — трогают. Без аффектации, не на аудиторию. Для себя — и про себя. И про меня. Особенно точно вот это ощущенье:

…Как хорошо на свете одному

Идти пешком с шумящего вокзала.

Я, бывало, живучи в Кокчетаве (до Алма — Аты), в первый же год после смерти Вольфа Соломоновича через каждые три месяца приезжала на несколько дней в Пермь — пенсию получить. И вот «иду пешком с шумящего вокзала» по таким знакомым, по таким вроде родным местам в такую родную когда–то квартиру, в которой прожила 30 (!) лет и которую в ужасе бросила, умчалась за своими молодыми в Кокчетав в их 2 комнатушки в ледяном студенческом общежитии — а в Перми оставаться ни минуты не могла: «вот здесь мой бедный Вольф Соломонович в последний раз подошел к окну…» «вот здесь за два дня до смерти, цепляясь за стенку, — «Сам! Сам!!!» — шел умываться…» «А над раковиной подолгу лежал на скрещенных руках между коротенькими и такими медленными (как в замедленном кадре) и такими забытыми приемами умывания». Не могла я каждое утро вновь и вновь, как будто въяве, видеть все это в воспоминаниях — и так оказалась в Кокчетаве.

Так вот, приезжая в Пермь, каждый раз чувствовала именно вот эту оглушающую, окружающую меня вечную пустоту: все знакомо — дачники, их лица, платформы, троллейбусы и трамваи, толпы, штурмующие их, иногда близко знакомые лица — и всегда одна, одна! «Как хорошо!»

Ну, вот, мои хорошие, я и помянула вместе с вами и Бродского, и Вольфа Соломоновича — в январе ему бы исполнилось 99 лет. Как хорошо, что есть на свете поэты. Как хорошо твердить и твердить Ленечкины строчки «Боже, зачем ты смешал языки? Башен не строим!» — и возражать каждый раз: «Строим, Ленечка, строим!» Строим, да еще как! И у вас Вавилон, и у нас Вавилон, да и где он, не Вавилон? В тихом пристанище: Диккенс, Агата Кристи, Тарковский, иногда вот Бродский, Ленечка, Иринкины письма. Спасибо, мои хорошие, за все это!..

Ваша Е. Н.

17

Я не понимала ее: Бродский вдруг «старенький, добренький» — Бродский моложе ее на пятнадцать лет! Она, наверное, заблудилась в датах: давным–давно, когда вышла замуж. Сама–то я жила с девяностолетней бабушкой и только вздрагивала от ее инициатив. Я внушала Е. Н., что она что–то путает, что только бабушке я разрешаю быть старухой…