Настоящие камни тротуаров,
Настоящая зелень садов.
Здесь себя я почувствовал старым
И немного родившимся вновь.
Я носился с вселенской идеей,
Ел сосиски и пил чёрный эль,
Был в тени Трафальгарской помпеи,
Где на Christmass норвежская ель
Украшает несбывшийся праздник,
Где толпятся чужие мозги.
Я в плаще посещал место казней
У холодной селёдки–реки.
Я немного остался задавлен
Этой мощью имперской стопы.
Закрывал свои медные ставни
Город в гуще несмелой толпы.
Как сорок зим нам взбороздят чело,
Тревожа гладь на пастбищах заката,
И гордый стан, согнувшись о число,
Листвой пожухлой разменяет злато.
Где свежесть лет, низвергнутая в прах,
Где блеск похвал, где призрачность преграды?
Они в глазах, затопленных глазах,
Среди стыда, моленья и досады.
И тот лихой бесёнок новизны,
Устав от нас, резвится в наших чадах.
О, как объятья времени тесны.
Не нам ли новь уже иная рада?
Пусть кровь вскипает в жилах наших чад,
Когда уже привычнее нам хлад.
Собирая лесную малину,
Мы бродили вдоль тихих небес,
И ловил нас в ветвей паутину
Необъятный, чуть пасмурный лес.
Комарьё, всё жужжа, словно бредя,
Пожирало нас всласть вчетвером.
Не боялись мы даже медведя,
Хоть он жил в двух шагах, за ручьём.
И лилась, словно давняя песня,
В тихих вздохах несмелая тишь.
Я молчал, отчего — неизвестно,
Удивляясь, зачем ты молчишь.
Я покупал себе свободу
По пять копеек килограмм.
Садился я на хлеб и воду
И всё бросал к её ногам.
Теперь свободен я. Жирею.
Хандрю и плачу обо всём.
Продал родную Иудею;
Купил в Норвегии я дом.
И вот теперь, чего же боле,
Свободен я, но глух и нем,
Хромаю, корчаясь от боли,
Соплю, коплю и тупо ем.
Всей семьёй мы лепили пельмени,
Только я их опять не лепил.
Во дворе удлинялися тени
От дощатых неровных перил.
— Почему ты не лепишь пельмени? —
Ты спросила меня невзначай.
— Неужели от матушки–лени,
Неужель оттого, что лентяй?
Не сердись на моё поведенье —
Не при чём тут коварная лень,
Я в стихи, словно в тесто пельменье,
Заверну этот свет, эту тень.
Поросёнка бы с хреном, сметаной,
Бок бараний бы с гречневой кашей.
Мы с мечтой о таком пропитаньи
Проживали, как в веке вчерашнем.
Мы на зиму дрова запасали
И, купив кочергу с поддувалом,
Всё топили и всласть засыпали
Под пуховым норвежским одьялом.
А потом в полнозвёздную темень
Век грядущий стал серою былью,
Только мы оставались всё теми,
Что и прошлый не переварили.
Я в Норвегии пожил —
Как попал вдруг домой я.
