Снова смех, заразительно веселый, звонко разносится по голубой лазури моря.
Наконец выбрался мокрый рыцарь и положил посуду к ногам девушки.
— Вот возьми свои черепки. Я побегу переоденусь.
— Беги, беги, мокрая лягушка!
На Мишку смотрят веселые темно-бархатные глаза, из которых льется удивительно мягкое сияние.
«Вот черт, таких глаз я еще не встречал!» — подумалось ему.
Отбежав, повернулся к девушке.
— Токта-таха, а вечером к тебе можно?
— Приходи! Ты забавный!
Вечером надо ставить сети, а тут, как назло, налетел «култук». Бесконечной цепью по морю бегут гребешки волн.
Мишка запомнил слова старого бурята: «На закате подует ветер». Удивился парень: «Как же старик узнал, ведь было так тихо, солнечно?.. Вот шаман-то где!..»
Яков Лисин, заменивший уехавшего на Покойники бригадира, поцарапал рыжую шевелюру, улыбнулся одними зеленоватыми глазами и довольным голосом сказал парням:
— Везет же бабникам! Все по кустам разбежитесь шуры-муры разводить.
— А ты, дядя Яша, куда?
— Обо мне какой разговор, по-стариковски буду давить постель. Вот вам-то грех не сбегать к девкам. Особенно Мишке… его-то цыганочка Патаха скоро снимется домой.
— Не Патаха, а Токта-таха, — поправил Мишка.
Буйный «култук», как и всегда, широко размахнулся и зацепил где-то на западе огромную отару «овец». Он гонит и гонит их в неведомые края, но они заупрямились, уткнулись твердолобые в величественные гольцы Бараг-хан-улы и его братьев, смешались в одну густую, темную тучу, опустились вниз и стали облизывать макушки высоких деревьев.
Порывы ветра захлебывались в тучах, словно в мокрой вате, и становились все мягче и мягче, а потом крупные капли дождя звонко забарабанили по зеленому покрову притихшего леса. Только где-то далеко-далеко в горах продолжала радостно стонать тайга, впитывая в себя благодатную влагу.
— Токта-таха, пойдем под это дерево, — Мишка потянул девушку под огромный кедр. — Здесь не промочит.
Тьма такая густая, что, кажется, можно хватать ее пригоршнями. Мишка и отчерпал бы ее, разгреб, развеял, чтоб перед близкой разлукой насмотреться на Токта-таху, но тьма бездонна, как и святое море. Да разве можно ради собственной прихоти посягать на ночной покров, под нанесем которого отдыхает все живое. Сыростью и прохладой наполнило тайгу, но все равно Мишке так приятно сидеть рядом с Токта-тахой, что он согласен оставаться в таком положении бесконечно долго.
— Знаешь, Токта-таха, давай будем дружить навсегда.
— Как это навсегда!
