— Не хотел тебя будить.
— Эка чудак!.. Голодный?
— Не-е… Мама, я тебе привез твоих любимых апчанов.
— Спасибо, сынок. Как промышляли-то?
— Хорошо.
— Ну и слава богу.
Костыль Малышева стоял на прежнем месте.
«Значит, забыл, черт хромой, а я-то подумал», — сквозь густой загар выступила краска.
Поморки славятся своей чистоплотностью, а Наталья Прохоровна в своем Аминдакане считалась самой лучшей хозяйкой.
Белый, некрашеный пол был натерт с дресвой[13] и посыпан золотистым песком. Он мог смело поспорить в чистоте с кухонным столом другой неряхи. Подоконники были плотно заставлены цветами герани. В переднем углу красовался огромный фикус, из-за которого строго смотрели иконы в золоченых рамках.
У окна висит омулевая сеть для починки.
Все это выглядит с детства привычно, и Петька радостно окидывает их приветливым взглядом, как давних приятелей.
Мать быстро приготовила завтрак.
— Садись, Петя, наверно, голодный, как волк.
— Не-е. Шибко-то не морили себя.
После завтрака Наталья Прохоровна, убирая со стола, рассказывала сыну деревенские новости. Петр курил на пороге и, улыбаясь, слушал, а сам думал: «Мать-то еще совсем молодехонько выглядит… Овдовела двадцати семи лет, сейчас ей сорок два… Если она выйдет замуж за Семена, то мы с Верой уже будем как брат с сестрой… тогда…»
— …В ту пятницу я белила контору, а Нюрка, Егора Лисина, мыла полы. Вот уж удаленная девка — и характер хороший. Я тогдысь, грешным делом, подумала… мне бы заиметь такую невестку…
— А Вера-то хуже ее?
Наталья нахмурилась:
— Не хотела тебя расстраивать, но сам вызываешь на разговор… Верка-то…
— Чо с ней?! — Петька стремительно поднялся с порога.
— Леший, што ль, ее заберет! Уж чересчур любит ухажеров менять. Как идет из клуба, то Мишка, то Гришка, то Савка с ней.
— А я подумал, случилось неладное. — Петька слабо улыбнулся и снова сел на порог.
— Ох, сынок, ты какой-то совсем деревянный. Отец-то твой не таким был. Спробуй-ка, бывало, штоб другой парень проводил с вечерки, прибьет!
— Зачем же, мама!.. Если кто проводил твою девчонку, значит, бросай ее?.. Не-е, так не бывает… Вера честная, я знаю ее.
— Черта с два знаешь! Плохая она!
— Началось!
— Вот те и началось! Погоди ужо, еще не то узнаешь, — продолговатое белое лицо Натальи передернуло брезгливой гримасой. В ее огромных голубых глазах сверкают злые искры, но в промежутках между вспышками Петька увидел, нет, скорее всего, угадал и боязнь, и внутреннее страдание, наполнявшее душу матери.
