Как наяву видел Самагир добродушное лицо Зенона Францевича с ласковыми светлыми глазами.
— Слышь, Осип, ежели обережешь собольков — после будешь промышлять не хуже, чем по Малютке-Марикан, — сказал тогда Сватош, покидая Баян-Улу.
Однако, правду баил мужик.
А было время — между Самагиром и Сватошем была большая вражда. И все из-за Малютки-Марикан. Вспомнить стыдно… Сколько раз Одинокий Волк собирался убить Сватоша, но слава Миколке-богу, он отводил от греха.
Осип сидел у старого кедра, вспоминал свою жизнь. Ему было о чем вспомнить.
Старый бабай ушел в Страну предков, и в Баян-Уле, отрезанные от мира высокими горами, Оська с Чимитой жили вдвоем. Чимита продолжала ждать белых казаков и не расставалась со своей винтовкой. Управившись с домашней работой, она чистила ружье и уходила в ущелье Семи Волков.
Сначала она бесшумно, темной тенью плыла от дерева к дереву, достигнув ущелья, ныряла в колючий кустарник и ужом ползла к завалу.
У завала осторожно просматривала тропу, нюхала воздух и прислушивалась к звукам тайги.
— Сестра, здесь были злые люди?.. Нет?.. — шепотом спрашивала Чимита у любимой березки.
— Не-е, — качала головой березка.
Прислонив к завалу винтовку, Чимита долго смотрела в синеющую даль, где дремала степь, где дымились бурятские юрты.
«Ма-ма-а!» — разносился по ущелью стонущий зов.
«Ма-ма-а!» — передразнивали угрюмые скалы и сердито морщили свои каменные щеки.
Самагир, как мог, успокаивал ее и уводил домой.
Мирно текли воды Духмяной. Шло время. С каждым годом соболей становилось все больше. И пришло время, когда Самагиру дали вдруг пять каких-то бумаг с мудреным именем «лицензия». Он этакого слова отродясь не слыхивал… По каждой той бумаге дозволялось ему упромыслить одного соболя. Пять, значит, тебе бумаг, добывай, Осип, пять соболей. Самагир сгреб бумаги, заспешил к своему чуму. После с ухмылкой показал своим собакам вот, дескать, какая нынче мудреность.
Не откладывая, снарядился в тайгу. У речки Духмяной, в ельнике, собаки взбудили на жирах соболя. Зверек кинулся в сивер, в самую гущу ерника, багула и ольхи. Да куда денешься! Собачки свое дело знают: забрали след в середку и, не выпутывая хитрые петли, понеслись напрямую. Не успел Самагир пробежать и версту, даже упреть как следует не успел, на гриве раздался веселый, радостный лай. Осип подходил к лиственнице, на которой притаился соболь, точно там его поджидала любимая девка. Его вдруг даже бросило в жар. Перед выстрелом, по старой привычке, воззвал к Великому Мани и Миколе-чудотворцу.
