— Таскай-таскай спирт! Хозяина тайги угощать нада… Малютку-Марикан поить будем… Она любить будет… Соболь давать будет. Чо-о-орна соболь… саму головку… Тунгус все знает…
— Малютке-Марикан только капельку нальешь — остально сам сожрешь, — усмехнулся Хабель.
Остяк поднялся первым. Встав на лыжи, ловкими привычными движениями вдел ноги в юксы, взвалил понягу и, кивком головы попрощавшись с Хабелем, исчез за заснеженными деревьями.
Когда затих шорох широких охотничьих лыж, Петрован вынул из грязного продымленного куля черную тряпочку и трясущимися руками начал осторожно развертывать ее. При виде темного клубочка меха зрачки серых глаз лихорадочно заметались. Покрытое рыжеватой щетиной лицо расплылось в улыбке. Он дунул на ворс. Ворсинки заметались, заискрились солнечной радугой. Расправив шкурку, охотник тряхнул ею, и чудесный мех весь загорелся мельчайшими огоньками, чернотой соперничая с крылом вещего ворона. «Ух ты! Душа-голубка, красота-то, красота!..» — зашептали обветренные губы. Таежник осторожно провел мехом по грязной обмороженной щеке. Прикосновение нежного шелковистого меха заставило его зажмуриться. Как в чудесной сказке, перед Хабелем всплыли безмятежные дни молодости, и словно наяву почувствовал он ласковое прикосновение девичьей щеки.
— Головной-то соболь, кажись, еще не вывелся, — вслух проронил охотник и перекрестился, — слава богу, спасибо Миколе-чудотворцу, благодетелю и заступнику нашему.
Глубоко, где-то в лохмотьях грязной запазухи, спрятал он драгоценную шкурку, надел лыжи и скатился на крохотную полянку. Огляделся. Тихо-тихо кругом. Морозно. А долина Баргузина окуталась тонкой кисеей.
— Внизу кыча[4] идет… там теплее, — сказал Хабель малюсенькой елинке[5], — катись со мной, дуреха, чем тута мерзнуть на ветру.
Оглядываться назад ему не хотелось. А тем более думать о последних днях страшной погони, когда стражники, подменяя один другого, гнались и гнались за ним. Его спасла виртуозная техника ходьбы на охотничьих лыжах. Несколько раз он приводил своих преследователей к головокружительным кручам и, помахав им, бросался вниз. Пока они обходили этот опасный спуск, Хабель успевал напиться чаю и отдохнуть. Но все равно он еле-еле сумел избежать ареста.
Охотник облегченно вздохнул: «Еще раз удрал от Зенона Сватоша… Черт бы его побрал!» Уже потеплевшими глазами взглянул на долину, где стесненный крутыми скалистыми горами и гранитными порогами беснуется голубой Баргузин. Здесь стоит извечный гомон — спор реки с Шаман-горой. А чуть повыше, на высоком сухом берегу, приютилось старинное село, которое местные старожилы именуют городом. Там, у Банной речки, охотника ожидает старенькая, с низким потолком изба, о которой ходит дурная слава, и называют ее «Бабьи слезы». В этом «заведении» даже стены пропитались спиртом и изо всех углов тянет горьким водочным перегаром.
