Налетел ветерок, он принес от других домов поселка смешение разнообразных запахов пищи, таких насыщенных, что у Руди неприятно засосало под ложечкой. Он вспомнил, как хорошо они жили при матери, совсем не так, как сейчас. Конечно, ему не хватало ее, недоставало ее примиряющего терпения, чуткости, заботы, но дело было не только в этом. Просто у нее все спорилось, при ней была чистота в доме, каждый день свежая рубашка, а по вечерам — скромная, но вкусная еда на столе. С тех пор как она умерла, несправедливо рано оставив их два года назад, — Руди иногда ночью все еще грезилось ее лицо, все понимающее, такое похудевшее, на жесткой больничной подушке, — их дом изменился, как ни старались они с отцом поддерживать в нем порядок. Вся мебель выглядела потрепанной, старой, белье не отстирывалось добела, комнаты пахли затхлостью, деревянные стены поблекли. О еде и вовсе нечего было говорить. Руди вспомнил первый вечер после смерти матери, когда отец попытался соорудить ужин из имевшихся запасов. Раньше он никогда не готовил, теперь же беспомощно стоял у плиты, с отчаянием перемешивая густоватую массу, пока она в конце концов не начала срываться с ложки тяжелыми комками. Получиться должен был омлет, у матери он бывал таким вкусным, что Руди просто объедался им, сейчас же он растерянно смотрел на какое-то непонятное клейкое месиво, которое отец накладывал ему на тарелку. «Возьми сахар, бери побольше сахару», — все повторял и повторял Венцель Чапек, пока его семнадцатилетний сын, сидя над этой ужасной белой горой, не разразился слезами в своей еще детской тоске по матери и не выбежал из дома. С того времени отец научился готовить, правда, делал он это неохотно и без особого рвения; Руди тоже мог теперь сделать омлет или зажарить кусок мяса, но по-настоящему довольными результатами своей готовки они не бывали никогда.
Руди как раз сбивал землю с лопаты, когда услышал скрип садовой калитки. Он быстро пошел туда, следовало непременно поговорить с Бенедиктом, предупредить его о грозящей ссоре.
— Как подрастает сарай? — с иронией спросил Бенедикт. Он остановился у калитки, заметив, что Руди хочет перехватить его.
— Молчи, — тихо сказал тот Бенедикту, — придумай-ка лучше поскорее какое-нибудь приятное известие. У старика снова его обычный заскок.
Бенедикт, высокий, худой, медленно вошел в калитку и положил на землю холщовый мешок, который он постоянно таскал с собой. Руди понял, что ходьба опять измотала его.
