— Почему ты зашел ко мне? Увидал меня с улицы? — спросила Марсела, выходя из оцепенения.
— Нет, я подумал, что тут можно подобрать стекло к этим часам; придется искать в другом месте; прошу прощения, меня ждут.
Марсела грустно вздохнула. Я чувствовал себя ужасно скверно, мне хотелось поскорее выбраться отсюда. Марсела между тем позвала слугу, дала ему часы и, вопреки моему протесту, послала его в соседнюю лавку купить стекло. Делать было нечего; я снова сел. Марсела сказала, что она нуждается в помощи старых друзей; вот я, например, рано или поздно все-таки женюсь, она могла бы достать мне для свадебного подарка самые лучшие драгоценности по сходной цене. Она не сказала «по сходной цене», но ее намек был достаточно ясен. Я начал подозревать, что никаких несчастий, кроме болезни, с ней не случилось, что денежки ее были в целости и сохранности и что торговала она с единственной целью удовлетворить свою страсть к наживе, всегда глодавшую ее, словно червь. Впоследствии мои подозрения подтвердились.
Пока я размышлял, в лавку вошел какой-то низенький субъект без шляпы; он вел за руку девочку лет четырех.
— Как вы себя сегодня чувствуете? — обратился субъект к Марселе.
— Так себе. Поди сюда, Марикота.
Субъект поднял девочку и поставил ее на прилавок.
— Иди, — сказал он, — спроси у доны Марселы, хорошо ли она спала. Уж так она к вам просилась, да вот матери некогда было ее одеть. Что же ты, Марикота? Попроси сеньору благословить тебя. Вот так. Вы и представить себе не можете, какая она дома бойкая! Только о вас все время и говорит, а тут словно язык проглотила. Вчера, например… сказать, Марикота?
— Не надо, папенька.
— Что-нибудь натворила, шалунья? — спросила Марсела, лаская девочку.
— Я расскажу; мы учили ее на сон грядущий молиться пресвятой деве… и вот вчера она и сказала, робко так… что хочет она помолиться святой Марселе.
— Деточка! — воскликнула Марсела, целуя ребенка.
— Она души в вас не чает; мать говорит — околдовали вы ее.
Субъект рассказал еще несколько чрезвычайно забавных случаев и удалился, уводя девочку. Он кинул на меня быстрый, не то подозрительный, не то вопросительный взгляд. Я спросил у Марселы, кто это.
— Сосед, часовщик. Они оба с женой добрые люди. Девочка очень мила, не правда ли? Они, кажется, любят меня.
Голос Марселы дрожал от радостного волнения, лицо ее просветлело…
Подоспел слуга и принес мне часы с новым стеклом.
Пора было; я не мог тут более оставаться. Я дал слуге серебряную монету, сказал Марселе, что зайду в другой раз, и вышел. Должен признаться, что сердце мое часто билось; но это был, так сказать, заупокойный звон. Противоречивые чувства обуревали меня. Заметьте, что день этот начался для меня чрезвычайно приятно. За обедом отец в шутку сочинил речь — подобной речью мне предстояло открыть парламентскую карьеру в палате депутатов! Мы от души смеялись, и солнце смеялось в этот чудесный сверкающий день. Смеяться должна была и Виржилия, услышав рассказ о наших утренних фантазиях. Но разбилось роковое стекло, я вошел в первую попавшуюся лавку, передо мной возникло прошлое, и вот оно томит, и терзает меня, и вопрошающе смотрит мне в глаза, искаженное тоской и болезнью…
