После Афгана — Чечня, Сербия, Ирак, турецкий Курдистан, Южная Осетия, Йемен, Ливия, Сирия…
Несколько раз был ранен. Официально считался военным журналистом, а на самом деле, кто знает, кем был…
Совершенно точно было только одно — Дато работал на Россию на самых тяжёлых участках противостояния с Западом, с коварным и изощрённым врагом.
И даже когда Гвенцадзе ушёл на пенсию и стал корреспондентом одной из крупных столичных газет, Сан Саныч был уверен, что его друг просто сменил военную форму на гражданский костюм, но продолжил заниматься тем же, чем и раньше — добыванием стратегически важной для страны информации.
В Москве жила дочка Дато, Этери. Она иногда звонила, предупреждала о скором приезде отца, передавала приветы или сообщала в какой больнице он лежит на этот раз с очередным «пустяком».
За отца девушка очень беспокоилась и всё ждала, когда же он, наконец, угомонится и перестанет ездить в опасные командировки по районам мира, охваченным войнами и революциями, по разрушенным странам, куда США принесли свои «демократические ценности» и «права человека»
Этери было всего семнадцать, жила она с отцом в маленькой двухкомнатной квартирке в Царицыно. Матери не было уже давно. Дочь она бросила и уехала с новым мужем, мелким американским бизнесменом куда–то в солнечную Флориду, оставив Этери на попечение отца–одиночки.
Дато не любил об этом говорить, а Сан Саныч научился избегать неудобной темы.
От воспоминаний оторвал сухой, надсадный кашель, раздавшийся в комнате, стук отодвигаемого стула.
Сан Саныч встал с табуретки, подошёл к двери, заглянул в спаленку.
Гость, сидя по–турецки на диване, зевал во всю челюсть и, протирая сонные глаза, очумело разглядывал квартиру. Заметив Саныча, уставился на него
— Эта… хде это я?
Саныч прошёл в комнату, включил свет и сел на стул перед парнем
— Доброе утро! Ты у меня дома. Вчера нашёл тебя в полной отключке. В подъезде. Чтоб не замёрз или рвотой не захлебнулся, принёс к себе. Помыл и спать уложил. Как спалось–то?
— Нормально, — автоматом ответил гость, опять зашедшись в кашле. Чуток оклемавшись, постарался принять независимый вид, но голым, с помятой от сна физиономией и с плохо подчиняющимся голосом, у него это получилось очень неубедительно.
Парень это почувствовал и немного смутился. Но выглядеть очухавшимся в вытрезвителе обычным «синяком» явно не хотел. Взяв покровительственный тон, небрежно, сквозь зубы, процедил
— Зря беспокоился. Я б и на площадке нормально отлежался, а потом домой бы пошёл. Кхы–кхы…
