Но что же сказать+ Что Ванька звал ее «Иринкой–смешинкой», потому как прыскала по поводу и без? Что он ей снится все время, постоянно? Нет, это нельзя. Могут подумать, чего не было. Разве только+
— С Ваней всегда было просто и легко, он не давал скучать+ Если видит, что человеку тошно, обязательно растормошит, отвлечет.
Ерунду, конечно, сказала.
Отец Никон поправил внушительный крест на животе, чтоб стоял, как положено, не заваливался, и она тоже поправилась невольно:
— То есть, унывать не давал, что бы ни случилось. Умел вселять уверенность в слабых. А стихи у него получались сами собой.
Она могла бы прочесть им, что врезалось в память, к примеру: «Все Иры стремятся в Ирий, а Вани — в вигвамы, в саванны, грезя о них на диване», рассказать, как ее на втором курсе почти бросил будущий муж, а Иван (только он один догадался о беременности) для видимости приударил за ней, чтоб Глеб приревновал. Они тогда с Ванькой целый спектакль разыграли — муж и посейчас ее, даже к мертвому, ревнует. Но разве здесь, среди сплошь прихожан Троицкого храма, что по соседству, про такое можно? Здесь можно только про то, как Иван пришел в церковь, раскаявшись в грехах юности, как венчался по настоянию духовника, как работал во славу Божью, как умирал в муках, но примиренный с ниспосланным ему раком. Все за грехи наши тяжкие…
Однако, портрет мужчины с чертами задорного пацана утверждал обратное: не верь, я жив и здоров и жду на катке, на Чистых+ При встрече, как пить дать, едва она натянет коньки, он сгребет ее в охапку и повалит в сугроб+
В итоге она рассказала другой случай, тоже очень смешной, как они дважды за день сдавали зачет подслеповатому преподавателю по орфоэпии (по кличке Орфей), переодевшись в туалете и поменяв прически (она надела красную блузку подруги и распустила волосы, а Ванька сгонял в парикмахерскую неподалеку, сбрив шевелюру под ноль). Воспользовались, что Орфей по рассеянности не сделал запись в зачетках. Вот бы знать: Иван и в этом каялся?
Отец Никон похохотал от души и был поддержан, правда, не всеми. Девушка в косынке на другом конце стола мелко и скрытно крестилась. Отче жестом отвел хозяйкину руку с ложкой салата:
— Будет с меня этого грецкого твоего+ Горько от него во рту. А вот сваргань–ка ты мне лучше яишенки, мать. Да смотри: желтки не расплескай.
«Мать» только руками всплеснула: рада бы, батюшка, да все яйца, что были, в салаты покрошила.
— Эка беда — у соседей спроси, уважьте отца. Не любитель я их в салатах. Мне всего–то и надо — из трех штук. Пост завтра начнется, так хоть сегодня душу отвести.
