Поднять на смех! | страница 18

«Ну, — думает Ханнес, — все пропало. Сейчас скандал устроит».

Но начальник, пробежав документ глазами, наклонился к Ханнесу и похлопал его по плечу.

— Бросайте-ка ваши бумаги, коллега, и отправляйтесь в отпуск. Прямо сейчас. Я вас отпускаю. А ваш вопрос мы тут сами решим, пока вы отдыхать будете. Так что ступайте, и приятного вам отдыха!

«Какая чуткость! Какой такт!» — изумлялся Ханнес по дороге домой…

Отпуск пролетел, как один день. Когда через месяц бодрый и загоревший Ханнес пришел на службу, чтобы забрать документы, то он увидел на рабочем столе свое заявление об уходе с резолюцией шефа. Как он ни бился, прочесть каракули начальника не смог.

Собравшись с духом (в последний раз ведь!), Ханнес пошел к шефу. Тот повертел заявление так и сяк, потом смутился и сказал: «Видите ли, у меня кошмарный почерк, я сам зачастую не могу разобрать, что написал. А бумаг, знаете ли, столько приходится подписывать, что всех не упомнишь… Сходите-ка вы к моей секретарше Леночке. Уж она-то просто обязана понимать мой почерк. Пускай она и прочтет вам мою резолюцию».

Потратив всего десять минут на дешифровку, Леночка прочитала Ханнесу следующее: «Против повышения должностного оклада, согласно данному заявлению, не возражаю».

…Ханнес и поныне работает в том учреждении. Да, чуть не забыл. Еще со школьной скамьи он отличался крайне неразборчивым почерком. «Ты пишешь, как курица лапой», — часто говорила ему учительница. И меня, кстати, посадили с ним за одну парту лишь потому, что Ханнес был единственным человеком в классе, у которого я не мог списать ни диктанта, ни контрольной. Так что с нынешним начальником у него много общего.

И все же между ними есть одна существенная разница. Если буквы, выводимые на бумаге шефом, по мнению Ханнеса, смахивают на японские иероглифы, то буквы самого Ханнеса напоминают скорее средневековые готические значки.

Перевод с финского В. Витальева.

Дудаг возвращается домой с художественного совета. Совет отклонил его новую пьесу и предложил переписать ее заново. От этого настроение у Дудага подавленное. Рядом идет режиссер театра Худаг, он сочувственно смотрит на автора.

Впереди уже виднеются крутые берега Терека и мост через реку. Когда автор и режиссер дошли до середины моста, Дудаг с ненавистью швырнул рукопись пьесы в бурные волны.

— Что ты сделал, несчастный? Зачем бросил в воду многомесячный труд? По крайней мере, могли бы вместе доработать пьесу.