Нотный текст «Вальса» Лёнька выучил легко, но сама пьеса казалась ему скучной. Разумеется, он и прежде слышал эту мелодию, её часто транслировали по радио, но выяснять, какая такая во всём этом кроется загадочная «философия автора», ему не хотелось. Он совсем не чувствовал в исполняемой им мелодии той утончённости, на которую намекал учитель.
Однажды в субботу Лёнька условился с отцом, что, как только закончится музыкальный урок и Виталий Сергеевич уйдёт, они отправятся на каток. Будет всего четыре часа дня — вполне подходящее время.
Мама смахнула пыль с мебели и заранее налила для Забельского воду в стакан, поставила отстаиваться, и тут стрелки ходиков показали три часа. Обычно пунктуальный, Виталий Сергеевич на сей раз запаздывал. Отец то и дело поглядывал на часы и задумчиво ходил по комнате, потом от нечего делать включил телевизор. В который раз показывали фрагмент фильма, где поют песню «Если радость на всех одна, то и печаль одна…» На экране чьи–то крепкие ноги в тяжёлых, подбитых мехом сапогах шагали по узкому мостику. Кажется, это была тайга. Нервные неустойчивые аккорды аккомпанемента диссонансом врывались в светлую печаль мелодии. Потом исполнитель начал насвистывать, неспешно и точно. Было грустно.
— А как же каток? — беспокоился Лёнька. — Ведь ещё немного, и будет поздно…
Ну а случится, что он влюблён,
а я на его пути —
уйду с дороги. Таков закон:
третий должен уйти.
Время шло, учителя всё не было. Папа ходил по комнате и бормотал себе под нос: «Его не надо просить ни о чём, с ним не страшна беда…» — хотя песня уже давно кончилась. За окном шумела ребятня. Где–то за стенкой пела Эдита Пьеха. В комнате монотонно тикали ходики.
— Н-да, — изредка вздыхал отец, — что–то задерживается…
Прошло сорок минут, потом ещё тридцать. Если бы Виталий Сергеевич явился вовремя, урок теперь уже кончился бы, отец с Лёнькой собирались бы на стадион, мама готовила бы ужин, проверяя одновременно, надел ли сын тёплую байковую рубашку под свитер и вторые носки на ноги… Нет ничего неприятнее пустого ожидания.
— Ничё–ничё, он, наверно, уже не придёт. Должно быть, что–то случилось, — сказал отец. — А телефона, сам знаешь, у Виталия Сергеича нет. Подождём ещё немного и будем считать, что наша совесть чиста.
Через пятнадцать минут они быстро оделись, съели яичницу, поджаренную на сале и присыпанную петрушкой, выпили по чашке чая с бутербродом и уже направились было к выходу, но тут кто–то постучался в дверь — тихо, вкрадчиво, едва слышно.
