— Что было, знаю, а что случится, знать не хочу.
— Боишься?
— Боюсь!
— Что уж теперь! К тому же, я с тобой, иди! Становись прямо на неё.
Книга оказалась столь пространной, что каждую строку, чтобы прочесть, нужно было пройти. Междустрочия, словно тропинки.
— Вот, — Эля протянул ему бинокль, — читай сквозь него!
В перевёрнутый бинокль читать было много легче. Бегать по тропинкам междустрочий не надо было.
Так вот, оказывается, как всё–то было, — ахнул поэт. Заглянул в ту свою жизнь, которой не помнил, которой сам знать не мог. То было самое начало. То была ещё и не его собственная жизнь, а часть жизни его родителей.
Он проник в неё и прознал о ней, и устыдился ею, и поразился отцу и матери своим. И восхитился человеческой дикости и грязи её, из коих явился на свет Божий сам вопреки всему.
— Твои картины какие–то пустые: ни людей, и тропинок… сплошной хаос.
— Я создаю мир, а тропинки пускай козы протаптывают.
Этот дом превратили в музей.
Нина Ахилесовна. Так звалась она. Я видел, что она совсем непохожа на Элю. Видел, а отделаться от того, что эта низкорослая, крепкая брюнетка — та же Эля, не мог.
На плато, отрезанном от человечества многосотметровыми вертикалями обрывов, очутились мы с ней.
Дикие животные не боялись нас. Птицы не взлетали при нашем появлении. Они ходили. Путаясь у нас под ногами, иногда перелётывая с места на место. Я поражался тут всему. И солнцу, всходившему из зарослей оленьих рогов, и солнцу, нисходящему в клюв задумчивой дрофы. И родникам, протекающим из скалистой почвы. Поднятой над уровнем моря почти что на километровую высоту. И беспрерывному звуковому кайфу — этой гармонической смеси голосов: насекомых, зверей и растений.
Я поражался этому, но не долго. Какая жалость, что мы так быстро привыкаем к красоте!
И как невыносимо сознавать, что всякая неправильность, уродство особенно, всякий раз представая, угнетает нас хуже болезни!
То там, то сям они буквально из–под земли вырастали…
Сначала я подумал — это Сиамские близнецы. И в самом деле — очень похоже. Два человека, словно сросшиеся бок о бок… они выросли перед нами из полуденного марева. Они стояли среди плато, покачиваясь, словно изувеченное зимними ветрами дерево: под наклоном с раздерганными ветками, корявым стволом…
— Кто это? — вырвалось у меня.
— Троллейбусные ублюдки, — ответила Нина Ахилесовна.
— Троллейбусные?
— Именно.
— Но откуда здесь троллейбусы?
— Дело не в них. Просто это словосочетание наиболее выпукло характеризует явление.
