— Ах, вот о чём ты, милая Субмариночка. Нехорошее, как ты изволила выразиться, давно уже началось. Оно уже длится и витает над нами.
Субмарина — Автору:
— Никуда, ни во что, ни к чему не успеваю. Задыхаюсь — так времени не достаёт.
— Просто мы попали в высшие его слои, в разреженную атмосферу времени, потому и задыхаемся. На вершинах вечности нам даётся возможность познать высшее откровение или умереть в безвременье, как без воздуха. Так что давай, готовься, вот–вот просветлеем или преставимся. Даже самый богатый из нас, то есть Пиза, не в состоянии откупиться от этого кошмара. Не так ли?
— Ну что ж, давай, не будем больше терять остатки его.
— Ах ты, Субмарина ты этакая!
— Ну! Поэт? Что же ты?! Ещё! Ещё! Ещёоо!
Зимуют соловьи в раю. Автор.
Семивёрстов — Ню:
— Я так хочу тебя, но ты не желаешь.
— Я просто устала. Наши ребята нас просто уморили. Надо выйти на воздух.
— Господь больше не даёт мне ребёнка. Не хочет пускать несчастных на этот воздух, потому что знает, вот–вот разразится конец света.
Он зовет её фиалкой, хотя пахнет она рыбой. Рэн.
И хотя от «гарема» Пиза не требовал умения говорить афоризмами, он радовался, как ребёнок, если кто–то из девушек вдруг изрекал нечто подобное.
— Только Пиза плывёт автономно, — сказал Яков — Лев, глядя на зазывную рекламу «Афродизиака».
— Может, зайдём, босс? — с надеждой откликнулся Бабуш.
— Нас туда не приглашали.
— Но ведь вход свободный.
— Ты, Бабуш, местечковый провинциал. А вот таких, как я, либо приглашают, либо нет.
— Ага! Надо, значит, Пизе намекнуть.
— Обо мне он знает. И он думает: «Пригласить, значит, вступить в отношения». А всякие отношения, тем более такие, как со мной, дорого стоят. Пиза не любит платить по–крупному.
— Нам заплатит, — ласково сказал Бабуш.
— Ты меня опять не понял, — в голосе босса послышалось раздражение. — Пиза человек простой. Полиция такому ни к чему.
— Ага, понял!
— Без меня к нему не лезь, если хочешь и дальше резвиться в этой жизни. Доверься моему горькому опыту. Помнится, я ему сказал: «Твой бизнес нашему сродни, Пиза». — «Разве я граблю или вымогаю?» — «Ночной клуб — это эксплуатация женского тела. Почему бы нам не сраститься?»
— Забудь эту идею, Яков — Лев, она бредовая.
— Мне надо было бы хотя бы ещё разок с ними поговорить или хотя бы позвонить. Но я больше ничего не стал делать.
— Обиделся?
— Да, Бабуш, подобных унижений я до того ещё ни разу не переживал.
Яков — Лев всегда знал, что силён и опасен, что его боятся даже близкие. Но как человека умного его — особенно сейчас — огорчал этот имидж. Такая репутация мешала ему сегодня более, чем когда–либо, поскольку заниматься приходилось тонким делом — дипломатией.
