— Можешь не сомневаться.
— Интуиция моя молчит. А это значит, что она уже все сказала.
— А я слыхала, что молчание — знак согласия. Твоя интуиция согласна со мной.
— Вот именно. Я же и говорил, что между нами есть общее. Этим общим оказалось это согласие: между моей интуицией и тобой.
Английский матч — стрельба лежа.
Старый мед, расплавившийся в тепле, кусок серого черствого хлеба — вот и весь завтрак Чемпиона.
— Ты бы мог уехать отсюда навсегда?
— За кордон.
— Нельзя же провести всю жизнь в захолустье.
— Не знаю, не приходило в голову.
— И в сердце.
— А как же они?
— Кто это?
— Все, кто здесь живет. Как же они без меня?
— Никому ни до кого нет никакого дела.
— Ошибаешься. Мы все тут женаты на одной судьбе. Мы участвуем в одном промискуитете. То есть, повязаны одной кровью.
Ретроспектива.
Интерьерный портрет Муравья.
— Послушай, Чемпион! Перед тобой, — Муст широко улыбнулся, — твои поклонники. Мы обожаем метких стрелков.
— Что ж, приятно слышать, — ответил Мур, ища глазами отошедших жену и дочку.
— Оставь женщин, — с шутливой укоризной прикоснулся Муст к руке Семиверстова. — У нас тут серьезный разговор намечается.
— Выкладывайте свой разговор, — заметив гуляющих неподалеку Таму и Ва, добродушно ответил Мур.
— Чин хочет тебя нарисовать. Сам он парень деликатный — робеет сказать.
— А чего робеть, — Семиверстов приобнял Чина за плечи. — Давай, рисуй.
— Для этого необходимы условия, — обрадовался Муст. — Живопись — дело интимное. Нужно найти спокойное место, где никто не будет мешать.
— Есть такое место, — ответил Мур, — у меня дома. Мы там соберёмся, когда мои уедут на дачу. Годится?
— Конечно, — чуть слышно сказал Чин.
— Ну и ладно. А сейчас мне надо уйти. Видите, меня ждут, — он кивнул в сторону жены и дочери. — За пиво уплачено. Пока!
Сам Чин похож на японца с гравюры: покатая с пузцом фигура, легкая растительность над верхней губой и по краям челюстей.
— Ты когда–нибудь убивал, Чин?
— Что ты?
— Я имею в виду не людей.
— Тогда другое дело! — Я деревенский: рубил курам, отрывал голубям головы.
— Отрывал?
— Простое дело. Берешь птичку — «хрясь!» топориком или между пальцев зажимаешь головку: встряхнул, и она осталась у тебя в руках.
Вовс оживился:
— А я кроликов убивал. Держишь на весу за задние лапы, а другой рукой по затылку его. Коротко этак, ребром ладони. Резко — по ушам. А вот овцу не мог. Уж очень она смотрит. Взгляд её душу тебе переворачивает.
— Ладно, хватит, нашли тему!
«Всемилостивая» — молитва Богородице Серафима Саровского.
