Пассажирский самолёт с носа очень похож на дельфина: этакая морда с застывшей улыбкой.
Небо — ещё не Бог.
Небеса — уже не бесы.
Идущий на посадку самолет в какой–то миг своими формами (с выпущенным шасси) напомнил ту самую часть человеческого тела, которая отличает мужчину от женщины.
Трап. Топот. Восклицания. Повалила толпа. Разговоры.
На туго натянутых майках начертано: КОКА-КОЛА.
Губы покрашены в цвет, напоминающий лиловый налёт на плодах сливы изюм-Эрик.
— Как полёт, Мур?
— Долгий.
— Я рада, что ты доволен.
— С возрастом мне всё труднее угодить.
Холостые поцелуи.
— Ты очень хорошо выглядишь. А как твоё сокровище?
— Капризная малышка замучила мамочку. Ни дня, ни ночи покоя.
— А мой бутуз здоровый и весёлый мальчик. И выдумщик большой. Они снова подружатся.
— Это хорошо. Она мечтает о том, как будет играть с ним.
«Японская оптика — лучшая в мире!»
— Извини.
— За что?
— За опоздавший самолёт.
— А ты тут при чём?
— Ну, как же. Это наш самолёт. Нашей авиакомпании.
— Не знала, что ты работаешь в ней.
— Нет! Просто я привык чувствовать ответственность за всё, с чем имею дело.
Те же двое. Спустя полтора часа.
Сев позади него, прижавшись к нему грудью, Тама пропустила ноги у него под мышками. Она обнимала его шею руками так, что нежные ее локтевые сгибы касались его щёк и холодили уголки рта.
За окном раскачивались верхушки тополей. Зелёные маятники.
— Ну что, приземляемся?
— Выпускай шасси.
— Касание.
— Приехали.
— Тормозной парашют.
— Рулежка.
— Ты весь в шрамах.
— Это старые раны, дорогая.
— Я обожаю старое вино. За аромат. А ещё за то, что оно голову кружит с первого глотка. Я даже прощаю ему то, что оно горько, потому что напоминает сок любви.
Танец с зеркалом — народный танец аборигенцев. У Пизы он тоже исполняется — в модернизированном, разумеется, виде. Девушки показывают себя только через зеркало. Вот так, смотри!
Муравей Семиверстов все делал, громко дыша. Ходил. Пускал струю, совокуплялся. Именно за эту особенность Тама любила его. И радостно окликала Шумным.
Днем и ночью я думал о ней, даже когда изменял. Генри Миллер.
Из подслушанного:
— Сосновые шишечки щелкают, распускаясь, как цветы.
— Сексуально сказано.
— У тебя обувь убийцы.
— Такие мягкие подошвы и без каблуков носили наши предки, жившие в каменных дворцах. Да–да! Не все мы были дикими кочевниками.
— Меж нами есть что–то общее. Мне нужна узда, а тебе теннис.
— Цинично, но не сценично, чемпион.
— Ты так считаешь?
— Окончательно.
— Неужели я в тебе ошибся?
