«Для меня важнее, чтобы ты отсюда ушился», — прорвало его в конце концов.
«Тебе кто–то приказал меня прогнать?»
Он выругался и отвернулся.
— Давай дадим ему на лапу?
Параскева рассмеялся Вовсу в лицо:
— Неужели ты не понял, что меня преследуют как наглого аборигена? Кому–то поперёк горла стали мои миллионы. И вот, чтобы лишить меня заработка, честного, несомненно, для всех, этот некто пожертвовал благополучием людей, которые обрабатывали моё поле. И это в разгар безработицы! Ему наплевать на десятигектарное поле, которое превратилось в непроходимую территорию.
Вовс и Ва:
— Я похож на библиотекаря, оказавшегося в горящем книгохранилище, который не знает, что вперёд спасать. Да он и не может спасти сокровищницу, так как не в силах оставить чего–то в огне.
— Ты хорошо сказал, Вовс, — прошептала она, — Но тебя я в огне не оставлю. Как бы там ни было — надо уходить. Сгореть с книгами — отважный поступок. Но кто же соберёт новую библиотеку, если все погибнем на этом пожаре!?
И они ушли. Каждый своей дорогой. Почему не вместе? Вероятно, и сами бы не дали ответа на этот вопрос.
Может быть, ушли каждый своей дорогой для того, чтобы каждый в отдельности мог положить начало своим народам. Чтобы возродить их более мудрыми. Такими, дети коих оказались бы более достойными друг друга.
Из уличных диалогов:
— Я пошутил.
— Спасибо, что сказал об этом.
— А сейчас я снова пошучу, готовься.
Из того же источника:
— Прости, брат, но только от всего сердца!
— Экстазмы витают вокруг. Они, словно невидимый (то есть ночной) снегопад, заполнили атмосферу. Мы вдыхаем их, и нам хочется, хочется, хочется… Каждому хочется своего.
Слово — это движение души. Внешне похожие друг на друга слова отличаются, как души, исторгшие их. Одно и то же слово может быть в устах того или иного человека и выстрелом, разящим наповал, и бальзамом, и целительной поэзией, и пошлостью, и нежным комплиментом, и ругательством…
Писать не на чем — не беда. Вот когда писать не о чем — это да! Пур — Шпагатов.
Ретроспектива:
— Какая всё–таки большая, — в пароксизме повторял Семивёрстов.
— Тебе не подхожу?! — сквозь всхлип спросила Тама.
Он промолчал.
— Если не твой размер, скажи сразу, чтобы потом разговоров не было.
— Какая всё же большая! — повторял и повторял он.
— Это не я большая, а ты малыш, — выдышала Тама радостно.
Они открывались, словно мидии. Это происходило чаще всего в ночи. Моллюск их чувства жаждал обнажиться, чтобы снова ошпариться свободой. Обжечь нежное тело — эту слизистую, слезящуюся жидким серебром плоть. Ощутить обволакивающее прикосновение вечности. Не всё же сосать сладкий бульон жизни сквозь сомкнутые створки!
