— Как зачем? Мы хотели его поздравить. А Кижаев сказал: «Мы сначала спрячемся…»
* * *
— Я был очень тронут! Вы бы видели этих команчей. Я не предполагал, что Татьяна произведёт на них такое впечатление!.. — сказал Иван Мелентьевич.
— С ребёнком много хлопот! — Алёшина мама протянула Ивану Мелентьевичу стакан чая и, поглядев на Алёшу, добавила: — Когда мы купали Алёшу, это было целое событие.
— И у нас то же!
Оказывается, Иван Мелентьевич топит ради этого печи во всём доме, греет воду.
— Мы, может быть, поступили смело, что оставили её здесь на зиму. Может быть, ей было бы лучше в городе, у бабушки?.. — сказал Иван Мелентьевич.
— Что вы! Родительские заботы нельзя перекладывать ни на кого!
И Алёша слушал, как его папа и мама с ним возились, когда он родился: они не спали ночи, они приходили в ужас, когда он чихал. А он ещё смел задавать беспричинного ревака.
— Ему, видите ли, было скучно… Отойдёшь — ревёт, подойдёшь — молчит… — рассказывал папа.
Иван Мелентьевич только поддакивал: «И у нас то же самое».
Алёше очень хотелось, чтобы Иван Мелентьевич посидел у них подольше, посмотрел его театр. Но он даже не успел попросить его об этом.
— Время, время! Если бы в сутках было сорок восемь часов! — пожаловался Иван Мелентьевич.
В школе светится только одно окно: Иван Мелентьевич проверяет тетради. Перед ним тетрадь Кислякова.
«Хочу быть лётчиком, хочу летать», — пишет Кисляков.
Иван Мелентьевич старается представить себе Кислякова в лётном комбинезоне у самолёта.
«Что же ты не взлетаешь, Кисляков? Что же ты не летишь?»
«Не знаю», — лётчик Кисляков разводит руками.
Иван Мелентьевич сердито листает тетрадь, в которой полно ошибок, и с досадой откладывает её.
На столе тетрадь Чиликиной. Закладка в тетради на голубой ленточке. Из тетради вырван листок.
Иван Мелентьевич запрещает вырывать страницы. Он должен знать, что именно не давалось ученику. «Хитрушка эта Чиликина! Думала, я не замечу. Если её спросить, куда делась страница, она сначала будет смотреть не моргая: «Не знаю, не знаю». Потом начнёт оправдываться. Она терпеть не может быть виноватой. Чиликина даже попытается свалить вину на другого: «Бодров меня толкнул! Он вообще ко всем пристаёт».
«Нет, Чиликина, не Бодров тебе помешал». Иван Мелентьевич был бы рад, если бы его новый ученик толкался, кричал, если бы ему можно было бегать наперегонки, как всем другим.
Перед Иваном Мелентьевичем тетрадь Дуни Новиковой.
Дуня не вырвет из тетради листок, она не сотрёт и не спрячет ошибку. «Дунька знаете кем будет? — говорит Кижаев. — Она будет всех лечить — людей, зверей. У них собака Пальма ощенилась, а отец хотел щенят — в речку… А Дунька знаете что сказала: «Только посмей! Уйду из дома, и не ищи меня!» Вездесущий Кижаев всё знает. Кижаев! Вот с кем у Ивана Мелентьевича больше всего хлопот! Казалось бы, толковый ученик, но как узнать, какие у него в голове планы, что он выкинет в следующую минуту?
