В конце концов, он отстранился от ее левой груди, и продолжил свое путешествие по ее телу. Черт, он не был уверен, что он сделал, чтобы заслужить ее, но он собирается взять и сохранить ее. Она была сделана для него. На сто процентов. Он целовал и покусывал дорожку между ее грудей, продолжил свою путь по нежному округлению живота, и не остановил свое путешествие, пока он не был на животе между ее пухлых распространенных бедер.
Небеса. Ее мускус взывал к нему, как и представшая взору влажная розоватая плоть. Она была великолепна, влажная и готовая к его распоряжению. Его рот наполнился слюной, и он взял то, что хотел. Он нежно поцеловал внутреннюю поверхность бедра, сопровождая его нежным царапаньем клыков по чувствительной коже, и был удовлетворен при ее отчаянном крике.
- Маркус!
Он улыбнулся против ее кожи и потер щеку вдоль ее внутренней части бедра.
- Я тут.
- Маркус, - умоляла она.
- Скажи мне, что тебе нужно. - Он попал в плен ее взгляда. - Расскажи мне.
- Ты. Только ты.
Она хотела его? Она получит его. Как только он попробует ее.
Что он и сделал; он прошелся языком между ее половых губ, облизывая и дегустируя, глотая доказательство ее возбуждения, и посасывая ее клитор.
Он запомнил каждое подергивание, запечатлел каждую дрожь, торжествовал в каждом нуждающемся хныканье, и он решил повторять их, пока она не закричит его имя. В тот момент, когда она будет балансировать на краю пропасти, он возьмет ее. Возьмет и сделает своей.
Пенелопа хотела быть его. Она хотела, чтобы он взял ее и сделал своей. Затем, когда он стал сосать ее клитор, посылая вкусные импульсы вниз по ее позвоночнику, она решила, что это своего рода тоже хорошо.
Она снова стала тереться об его рот, пытаясь достичь развязки. Она была на грани и в тоже время вне ее. Но иногда прелюдия гораздо лучше самой развязки. Потому что сейчас, прелюдия была действительно, действительно чертовски хорошей.
Затем стало еще лучше, когда его грубые пальцы приблизились к ее лону, и два из них, скользнули глубоко в нее. Он растягивал ее и наполнял, поглаживая своими талантливыми пальцами. Это ощущение приблизило ее к краю, толкая ее к самому обрыву, и она знала, что это не займет много времени прежде чем она полетит в пропасть.
Она извивалась, потираясь об его язык и насаживаясь на его пальцы, пытаясь достичь освобождения. Но ни его прикосновения, и даже не его рот или язык, послали ее в полет.
Это были его глаза. Способом, которым его пристальный взгляд впился в нее, способом, которым он умолял ее, способом, которым он клеймил ее своей, не просто спрашивая — требуя — ее капитуляции. Она была бессильна против его доминирования, неспособна остановить ее львицу от немедленного исполнения приказа ее пары. Он хотел, чтобы она достигла оргазма, и она не смогла остановить его.
