Было справедливо, что пара самого сильного альфы на континенте была более чем достойна его.
Внезапно его руки были заполнены женщиной с сочными формами и с настолько сладким ароматом, с которым он никогда ранее не сталкивался. Ее мускус наполнил воздух, ее стоны, обволакивали его, и мучили его льва.
Прежде, чем она смогла сказать хоть слово, он обхватил ее лицо и впился своим ртом в ее. Несмотря на то, что она была сверху, он взял под свой контроль их поцелуй. Он был бешеный и жестокий, их языки, боролись за доминирование, пробуя друг друга. Сладкая. Он знал, что, то же самое слово продолжало вертеться у него в голове, но он не мог еще как-то иначе описать ее. Просто ... Сладкая. Подождите. Нет, у него было еще одно слово.
Его.
И если он не будет осторожен, он возьмет ее прямо на старом, потрескавшемся крыльце, с обветшалой древесиной, которая будет впиваться в его плоть. Или еще хуже, в ее. Нет, это не вариант. Теперь его главная ответственность не львы континента, а одна, очень вкусная женщина. Он старался уменьшить страсть в их поцелуе, но вместо этого она только усиливалась, но он должен был признать, что у их страсти было только две формы: полыхающая и… Ладно, только полыхающая. Он заставил себя оторваться от ее рта, придерживая ее так, чтобы она не могла вновь впиться в него.
Пенелопа хныкала и заскулила, но Маркус не сдавался.
- Я не возьму тебя на гребаном крыльце. Куда мы можем пойти? В дом? Кому он принадлежит?
Не то, чтобы его сильно это волновало. Если там есть кровать, он будет принадлежать ему.
Но, следующий звук, который она издала, не был вызван желанием или вожделением, это был стон боли.
- Пенелопа?
Она открыла глаза, смотря на него потрясающими золотистыми глазами своей львицы и снова всхлипнула.
- Маркус, - она всхлипнула. - Я не хочу идти туда.
Выражение печали на ее лице, хватило для того, чтобы унять его возбуждение. Наличие пары — это не только секс и обладание, это гораздо большее.
- Солнышко, что связано с этим местом? Чье оно? - Она попыталась отвести от него взгляд, но он не позволил ей этого.
– Солнышко?
Он не был уверен, ответит ли она, понятия не имея, отказала бы она ему, и он вздохнул с облегчением, когда она, наконец, ответила.
- Мой. Это - мой дом, но я не жила здесь с восемнадцати лет, и он стал моим, когда родители умерли.
Увидев боль в ее глазах, его сердце сжалось.
- Они бывали здесь? Поэтому тебе так больно? Палмер сказал, что это земля Джорджи ...
