Афанасий сломил себя и поехал к Николаю.
Вначале он собирался было пойти к нему домой, побеседовать с Тамарой, поглядеть на внуков, но потом передумал и сразу отправился к Николаю на работу. Все-таки не о домашних, не о семейных делах собирался он с ним разговаривать, и тут уж лучше встречаться на службе.
В кабинете никого постороннего не было, и Афанасий без долгих подходов сразу выложил Николаю, зачем пришел:
— Рыба в водохранилище гибнет! Что будете делать?
— Пока не знаю! — неожиданно обескуражил Афанасия Николай.
— А кто же знает?!
— Похоже, никто. Надо разбираться.
Афанасий недолго помолчал, склонив голову над столом, а потом не выдержал и повел разговор совсем уже строго и жестко, намереваясь все-таки добиться от Николая какой-либо правды — иначе зачем тогда было сюда и ехать:
— И долго вы собираетесь разбираться?!
— Это, к сожалению, зависит не от меня, — вздохнул и отвернулся к окошку Николай.
— Интересно у тебя получается. Дров наломал ты, а разбираются, значит, пусть другие. Так, что ли?!
— Нет, не так, — еще несколько минут смотрел в окошко Николай, а потом вдруг резко повернулся и встал из-за стола. — Ты знаешь, кого мне в последнее время стал напоминать.
— Кого?
— Нашу староозерскую бабку Мотю. Помнишь, которая жила на самом краю, возле глинища?
— Конечно, помню, — с трудом скрыл свою обиду Афанасий. — И чем же я ее напоминаю тебе?
— А тем, что все время назад оглядываешься, по старинке жить хочешь. Бабка Мотя, когда в Старых Озерах проводили электричество, одна на все село от него отказалась. Говорит: наши деды жили без всяких лампочек, и я проживу, а то еще вдруг громом ударит. Вот так и ты: не хочешь понять, что без моря, без водохранилища нам сейчас не прожить.
— Я не хочу понять того, что творится на этом твоем водохранилище сегодня, — поднялся со стула Афанасий, чувствуя, что никакого разговора у них с Николаем не получится: либо тот сыт подобными разговорами по горло, либо действительно от него мало что зависит…
Афанасий больше задерживаться в кабинете не стал, потихоньку собрался и вышел. Сердце у него как-то нехорошо, по-стариковски сжалось, руки, когда он надевал в приемной шапку, мелко и обидно задрожали. Никогда прежде Николай с Афанасием так не разговаривал. Старшие дети, случалось, и спорили с ним, и даже делали что-либо по-своему, наперекор, а Николай — нет. Он всегда держал сторону отца, всегда и во всем понимал его. Но, видно, времена меняются, и теперь Афанасию надо бы понимать Николая, а он понять его не в силах. Может, действительно стал он походить на покойную бабку Мотю, которая до самой смерти жила при керосиновой лампе и все электрические столбы в селе обходила стороной?
