— Приехали.
— Здравствуйте, девочки! — щерится слепой.
«И вдруг колокола, взорвавшись в диком звоне, возносят к небесам заупокойный рев, как будто бы слились в протяжно–нудном стоне все души странников, утративших свой кров…» Душка Бодлер, сластолюбец–монах, преданный матерью и друзьями. «Тогда в душе моей кладбищенские дроги безжалостно влекут надежд погибших рой — и смертная Тоска, встречая на пороге, вонзает черный стяг в склоненный череп мой».
Но их не помнят. Злых поэтов не помнят. Разве что другие злые поэты. Был чудесный поэт Ходасевич, но кто ж из него что–нибудь прочтет шепотом, на скамеечке, в дыму и сладком безумии цветущих яблонь? «Я здесь учусь ужасному веселью — постылый звук тех песен постигать, которых никогда и никакая мать не пропоет над колыбелью». Да, мамы нам пели совсем другое… Мороз и солнце — день чудесный, зима — крестьянин торжествует, мой дядя — самых честных правил… Школьная программа. Потом телепрограмма — обводишь кружочками обреченные часы своей жизни, — а на последней странице некролог. Примерно следующего содержания: «Никем, ничем он не бывал, вне позы — не существовал. Лежит он бессердечным прахом: успех — сполна, провал — с размахом!»
И, если вы по доброте своей беспечно полагаете, что это уже итог, то вот вам еще цитатка из одной черной тетрадочки: «В клочьях они привели его, как после игр и драк, крича: «Он душу потерял, не знаем, где и как! Мы просеяли много газет, и книг, и ураган речей, и много душ, у которых он крал, но нет в нем души своей. Мы качали его, мы терзали его, мы прожгли его насквозь. И, если зубы и ногти не врут, души в нем не нашлось.»»
А где ж вы раньше были, черти…
ДОЛГИЕ ПРОВОДЫ — ЛИШНИЕ ПОВОДЫ
— Видишь, гороскопы говорят: на самом деле мне нужен меценат и покровитель.
— Ну, тогда шасть отсюда, чтоб духу твоего не было.
Вот и поговорили.
Половина нынешних разговоров — об астрологии. Повесить бы того древнего араба, который все это затеял.
* * *
Расписывал новую ручку, отвлекся, глаза поднял — пока думал, чернила кончились.
Хорошие ручки расписывать не надо, но они денег стоят. Все хорошее стоит денег. Кто сказал, что женщины — исключение? Тоже ручки, тоже ножки… и тому подобное прочее. Так кто сказал «Ноу»?
А есть такой Вадик. Никому не меценат и ничей не покровитель, хотя по голове погладить может. Посочувствовать, колыбельную спеть…
Вадик люто уважает пельмени, и они в морозилке его старенького холодильника не переводятся. Но он их не покупает.
