И он с силой прижал ладони ко рту, тонкими пальчиками впившись себе в щеки. На побагровевшем лбу вздулась тонкая синяя жилочка.
— Я верю, верю! Не надо! — испугалась за шов Светлана Анатольевна. — Ты молчи, детка, а то будет больно.
— Мне не больно, Ватоливна, — Юрик чуть отстранил голову. — Ты не бойся. Я больше кричать не буду!
Светлана Анатольевна смахнула волосы со лба. Они не слушались холодных дрожащих пальцев. Юрик мягко отстранил её руку, чтобы своими ладошками самому пригладить непослушные её волосы. Тепло детских рук согревало ей голову. Светлана Анатольевна молча прислушалась к тихому мягкому чувству внутри себя. Хотелось, не двигаясь, не произнося ни слова, стоять так долго — с одиноким маленьким мальчиком на руках. Он всё ещё что–то шептал ей в лицо. Но Светлана Анатольевна различала теперь лишь отдельные звуки, долетавшие до неё с чистым детским дыханием, и слушала, как слабыми частыми толчками бьётся у ее груди маленькое ребячье сердце.
Рабочее утро воспитательницы Светланы Анатольевны началось так, как и должно было начаться. Она привычно взглянула на себя в большое зеркало и помогла одеться своим шестилеткам. Вялые и притихшие, дети ещё не успели прийти в себя после сна. Светлана Анатольевна любила их такими и торопилась насладиться первыми десятью–пятнадцатью минутами после их пробуждения. Но очень скоро благостная тишина взорвётся нескончаемым плачем и безудержным криком: детдомовские дети не умеют быть тихими.
— Ватоливна, — первой нарушила молчание всезнающая Соня, — а Мишка сказал, что к нему сегодня ночью приходила мама и подарила подарок.
— Как это — ночью? И что за подарок? — слабо поинтересовалась новостью Светлана Анатольевна, завязывая шнурки на чьих–то туфельках. — Миша, что там у тебя?
Болезненный и тщедушный, Мишка слишком долго собирался с ответом, и Соня успела опередить его.
— Ватоливна, — таинственно прошептала она на ухо воспитательнице, — а мама теперь всегда будет приходить к нему ночью, а днём уже не будет.
Светлана Анатольевна внимательно посмотрела на мальчика. Мама часто навещала его в детдоме. Мишка был у неё поздним и случайным ребёнком. Часто впадая в запои, она поначалу вряд ли и догадывалась о своей беременности. Но родившемуся сыночку была рада. И в минуты просветлённого сознания искренне горевала о нём, когда решением суда была лишена родительских прав. Она приходила в детдом на свидания к ребёнку, кормила его дешёвыми слипшимися леденцами и горько оплакивала, утирая несвежим носовым платком отёчное своё багровое лицо. Усаживая Мишку к себе на колени, мама часто жаловалась сыну на боли в сердце и регулярно обещала бросить пить. Сын нежно гладил её по морщинистым щекам, но слова утешения давались ему нелегко. К своим шести годам Мишка говорил мало и неразборчиво.
