— Да, я видела её… я просто подумала, что такой человек, как вы… вы ведь смотрели в небо, я решила — вы видите её, но… не знала как сказать! — она мило пожала худыми плечами: — Вы видели, да?
— Да. Дело в том, что… — боже, что я хочу сказать? — пробормотал он. — Да, я видел, и то, что вы сами сказали…
— Да, я понимаю, — она взяла его за тонкие пальцы, и нежно пожала их. — А вы не спешите, нет? — спросила она.
— Нет–нет, что вы! — поспешно ответил он. И грустно пожав плечами добавил: — Мне сейчас некуда спешить
— Да и мне тоже! — ответила она печально. — А может, это и хорошо? Мы ведь можем погулять теперь с Вами вместе? — и тут же спохватилась: — Ой, а ничего, что я сама вам предлагаю прогулку?
— Ой, извините, я сам должен был это сказать, ведь думал! — спохватился он.
— Да ничего, что вы! — рассмеялась она. — Идем?
— Идем! — просиял он.
Так начался их роман.
Они утомились вскоре, и сели на лавочку. Он читал ей Бодлера, отчаянно путаясь, а она смотрела на него во все глаза. Он тоже не сводил взгляда с неё. Но прохожие косились странновато, на его поднятый воротник глупого пиджачка, на её шерстяную длинную юбку… Вокруг девочки с голенькими животиками, а эти закутались не по сезону!
— Да уж, чего взять со старичья лет под сорок? — думали эти голоживотые девочки, расправляя плечики, моментально забывая странную парочку наркоманов в возрасте. А кто же они ещё, если и издали видны тени под глазами, сутулость, худоба.
Но он держал её за пальцы, и оба светились от негаданного счастья.
А солнце распалилось не на шутку, будто стараясь согреть зябнущих не по сезону.
— Николай, я… — замялась вдруг она: — Вы знаете, я солнце плоховато переношу, может пойдем ко мне, продолжим беседу?
— Ой, а я тоже! — просиял он наивно, как ребенок. — Я тоже не переношу яркого солнца!
— Вы шутите? — округлила она глаза.
— Нет, я радуюсь, как же много у нас с вами общего!
И они едва не вприпрыжку, как могли быстро заторопились по аллее, и сквозь дворы, сокращая дорогу. Она держала его всё так же лишь за пальцы, а когда он пытался взять поплотнее, её ладонь аккуратно соскальзывала, и он решил, что это от скромности. А сам все прятал горло под воротником, боясь, что она заметит его некрасивые шрамы.
— Ну вот, мое скромное жилище, — она смущенно посторонилась в темном коридорчике типовой хрущёбки, пропуская его.
— Да–да… — он терялся все больше, и не знал, что говорить и делать.
— Вы пока… кхам, раздевайтесь, а я пойду, пожалуй, чайничек поставлю? — вопросительно сказала она, поправляя волосы неровным движением. «Я стесняю её», подумал он. «Может, не надо было так развязно соглашаться на визит. Может, она из вежливости пригласила?»
