С ним поехало еще несколько шабашников из Денизли. Но все они вернулись, самое позднее, через полгода. А он — нет. То ли отправился дальше, на запад, в бесконечных поисках утраченной Аркадии, то ли сгинул где–то в нефтяных болотах Биби — Эйбата, то ли просто не захотел вернуться. Последнее известие от Ибишева–старшего в самом конце осени 1971 года принес человек с сильно воспаленными глазами. Было поздно. Ветер швырял в окна мокрый песок и старые газеты. Алия — Валия не открыли ему и переговаривались с ним через дверную цепочку. Безобразно худой, длинный, с тяжелыми надбровными дугами в стиле Ломброзо он говорил, как–то странно прожевывая слова. Он сообщил, что супруг их находится в добром здравии и в скором времени намерен вернуться домой. Потом он ушел. И больше от отца Ибишева известий не поступало.
Потом умер отец. А следом за ним и мать. И Алия — Валия остались одни. Они покрыли себя траурными покрывалами, и траурные покрывала подходили им, и они больше никогда не снимали их. И они снова стали спать в одной комнате. И заботы о маленьком Ибишеве поглощали все их свободное время. И они не очень страдали от одиночества.
Они любили Ибишева, хотя и воспитывали его в неожиданной строгости. Любили по–своему, как–то по–детски, не как любят женщины. По–другому они не могли. Они слишком долго жили без мужчин, чтобы остаться женщинами.
4.
Он сложил все обратно в коробку точно в такой же последовательности, как и доставал. Аккуратно закрыл крышкой и спрятал в шкафчик письменного стола.
После завтрака Ибишев сидел на балконе и рассеянно следил за тем, как в теплом воздухе, пронизанным весенним солнцем, легко летит тополиный пух. Он падает на плоские крыши соседних домов, гирляндами свешивается с проводов и телевизионных антенн, лежит свалявшимися серыми кучками на асфальте. Ибишев с нетерпением ждет вечера и, как обычно бывает в таких случаях, время тянется для него бесконечно долго. Он слышит, как громыхают посудой Алия — Валия на просторной кухне, полной запахов жареного лука, ванили и свежей зелени. В столовой размеренно отбивают такт настенные часы. Ибишев еще раз тщательно ощупывает свой подбородок и щеки. Мягкие, хотя и довольно длинные волоски. Особенно на подбородке и над губой. Ибишев удовлетворен. Он кладет голову на разогретые солнцем перила и продолжает следить за летящим пухом. Легкий порыв ветра приносит томный запах цветущего винограда и травы. И время продолжает тянуться, как горячая резина, и золотистые стрелки невыносимо медленно ползут по циферблату старых часов.
