Оба они жили в большом доме. И того и другого звали Гиви. Родители у обоих работали. И еще было у каждого из них по дедушке в возрасте семидесяти лет.
— Ты кто?
— Гиви, а ты?
— Гиви.
— Нет, ты не Гиви, ты Квасхадзе.
— Ты сам Квасхадзе.
— Нет, я Гиви.
— Я тоже Гиви.
— А у меня есть револьвер.
— А у меня винтовка.
Некоторое время они глядели друг на друга, потом рассмеялись; оказалось, что у каждого уже были зубы.
Потом они стали осторожно спускаться по лестнице, с трудом доставая ногами до ступенек и каждый раз переваливаясь в сторону ноги, делавшей шаг.
Во двор можно было попасть только через подвальный коридор. У входа в подвал они остановились: лампочка в коридоре не горела, и впереди было темно, очень темно. Вдоль стен лежали кучи шлака, плохо прогоревшие куски антрацита блестели, как кошкины глаза при слабом свете.
Они снова поглядели друг на друга.
— Лев сильнее волка, — сказал один из Гиви.
— Джульбарс тоже сильнее волка, — сказал другой.
Помолчали.
Потом им чего-то захотелось, они повернулись в разные стороны и намочили земляной пол.
— А у Джульбарса есть щенки.
— Знаю, три щенка у него.
— Не три, а семь.
Но ни один из них не знал, что у Джульбарса, бродячей суки, нашедшей приют в их дворе, было всего два щенка.
Становилось страшно. Оба Гиви взялись за руки и поспешили вперед. Они крепко сжимали руки друг другу.
— Я тебе винтовку подарю.
— Я тоже подарю.
— И револьвер подарю.
— Я тебе самолет подарю.
Шепчась, они еще крепче держались за руки, сердца их колотились, под ногами хрустел шлак. Они шли, прижавшись один к другому плечами, слыша дыханье соседа. Сцепившиеся ладони взмокли от пота. Становилось все страшнее.
— Я тебе винтовку подарю.
— Я револьвер подарю.
— Я тебе еще танк подарю.
Много чего дарили они друг другу, только… В подвал просочился солнечный луч, сразу сделалось светлее, лица мальчиков просияли. Они разжали руки, вытерли вспотевшие ладоши о коротенькие штанишки и выкарабкались во двор.
У дедушек, высунувшихся из окон четвертого этажа, отлегло от сердца: прошамкав сверху что-то устрашающее, они снова уселись на свои стулья.
По двору слонялся июнь. Было тепло, но земля еще хранила ночную прохладу. С Черепашьего озера доносился крик перепелки.
Возле настежь открытых ворот лежала бродячая сука. Подросшие щенки тщетно норовили подобраться к ее высохшим, цвета мушмулы соскам. Щенки были уже неприятны суке; ворча и скаля зубы, она огрызалась то на одного, то на другого; щенки все не отставали. Но, увидев вошедших во двор детей, они бросили мать, метнулись к мальчикам и облизали им подбородки. Потом один из Гиви вытащил из кармана ломоть хлеба. Другой тоже порылся в карманах, извлек оттуда кусочек сахара. Щенки полакомились хлебом и сахаром, обмусолили мальчикам руки. Шершавые языки щенков щекотали маленькие ладони, оба Гиви смеялись.
