Дневник, 1914–1916 | страница 58
Игнатий Козлов
27 сентября
Наряду с геройством, беззаветной удалью и прямо изумительным терпением видишь примеры – и не только примеры, а целые явления – трусости, лжи, притворства и нахального лицемерия. Два дня назад пришел молодой солдат лет 20. По лицу было видно, что на душе у него нечисто: такие лица бывают у трусливых детей, сваливших вину на другого и чувствующих, как раскрывается правда и обнаруживается истинный виновник. Притворное изумление в глазах, растерянность, очевидная боязнь – все перемешалось и отразилось на лице гнусною гримасой. В обыкновенное время лицо его было, вероятно, даже симпатично, во всяком случае, сносно – теперь оно было обезображено притворством и ложью. «Что у тебя?» Молчит. «Что болит? Ранен?» Молчит. «Ребята, что он – больной?» – «Никак нет, контуженный». «Ты контужен?»
Какая-то недоверчивость и робость засуетилась в глазах. Он замотал головой в знак согласия и тотчас, не дожидаясь вопроса, начал жестами объяснять, как над головой у него разорвался огромный снаряд, как он упал и пр. и пр. Через наши руки прошло немало контуженных, и мы приблизительно знаем в общих чертах их психологию, т. е. психологию отношения к своему состоянию и объяснение этого состояния. Если контуженный лишился речи, он при разговоре страшно суетится, мычит, издает страшные звуки и вообще пополняет свою мимическую речь речью звуковою, не словесною. Этот словно воды в рот набрал: ни звука, ни шепота. Видно было, что он сознательно сжал так крепко губы, следил упорно за каждым движением, много ночей обдумывал свой план и путем подготовки, а может, и тренировки, выработал в себе некоторую способность не растериваться под окриком и перед всякой неожиданностью настолько, чтобы произносить слова.