— Все! — отчаянно воскликнула она, глядя на кем–то подброшенную под дверь веточку белой сирени. — Ничего уже не будет.
— Чего не будет? — пытался понять Той, но Лика не могла ничего объяснить, и оттого становилась еще печальней.
— Бог с ней, с этой поездкой в Цфат! — пытался урезонить жену Той. — Мы и в саду своем посидеть можем. Луна везде одна.
Но тут шумно подъехала машина, за рулем которой сидела молодая женщина в газовой накидке.
— Танка! — вырвался радостный вопль Лики. — Приехала… Но ведь уже поздно. Мы опоздали…
— Никуда мы не опоздали! — не выходя из машины, кричит подруга. — Поехали! Вы только посмотрите, кого я вам привезла…
Рядом с ней в машине сидел кто–то бородатый, в широкополой шляпе, из–под которой закрученной спиралью антенн свисали пейсы.
Той смотрел на этого немолодого, пухлого мужчину, и не мог представить себе, что он — и есть тот самый учитель, толкователь каббалы и знаток здешних мест. И хотя он сидел рядом, как–то мало верилось, что этой ночью всем им предстоит пробыть вместе и даже встретить рассвет…
Между тем духовный наставник Танки, одетый в черный костюм и белую рубаху, пристально всматривался в расстеленную на коленях карту здешних мест, делая в ней какие–то пометки.
Ехали молча, но молчание не было тягостным. Наконец, где–то на краю леса за Цфатом, учитель попросил остановить машину. И пока он, крупный, полный, выбирался из тесной коробочки Танкиного «пежо», Той думал о той отваге, что, несомненно, присутствовала в этом человеке. Той честно пытался дать себе ответ: а смог бы он сам, вот так, запросто, по доброй воле, без компании и добрых друзей, остаться в ночном лесу? И он не нашел что себе ответить.
— Вы посмотрите, какую сумку он тащит в лес! — смехом прерывает Танка мысли Тоя. Она разворачивает карту, оставленную ей каббалистом, на которой тот сделал карандашные отметки энергоемких мест.
— А знаете, что у него в той сумке? — Танка включает первую передачу, и машина медленно ползет в гору. — Никогда не догадаетесь! Полная сумка книг!
Той чувствует, как растет в нем уважение к их попутчику. Это было не просто восхищение каббалистом, это было признание его бесстрашия, с которым он запросто вошел в ночной лес…
Той снова вспомнил его белые, пухлые, как у ребенка руки, и подумал, что, пожалуй, дело не в отваге. Отвага, скорее, присуща воину. Этот же раввин воином не был. Пожалуй, тут присутствовало нечто иное.
— Вера? — почти пропела сияющая от счастья Лика.
