Во дворе все того же домика, снимаемого мною за двести двадцать долларов, на бетонной площадке среди буйной травы, ухоженных кустов розы, нескольких стрелочек льна, и маленького душистого кустика конопли, готовилось пиршество.
Все та же весна, звала нас куда–то, а полная луна месяца нисана, взывала к осознанию.
И приходила какая–то уверенность, что, не взирая ни на что — это случилось!
Мы сделали это. Мы вышли из своего Египта.
Каждый вышел по–своему. Кто как умел. И потому — в пасхальный седер заповедано молодым евреям слушать рассказы своих отцов.
Но до начала праздника еще ночь осознания и весь день. И не кому–то, а самому себе, хочется устало, но не без гордости сказать: парень, ты вышел из своего Египта… По крайней мере, ты повернулся к нему спиной…
Я оглянулся. Жены рядом не было.
Ну что ж… ей тоже, есть о чем подумать на кануне. Таков уж этот день.
А точнее — ночь новолуния. Каждый там, где он должен быть.
И не надо пытаться понять почему: так надо. И если кто–то еще пребывал мыслями в своем Египте, то я оказался среди людей, которые везде чувствовали себя дома.
Последним предпраздничным ужином занимался, непонятно как, и из каких миров, явившийся гость.
И привезенная моим гостем Шаем из арабского, бывшего русского магазина «Книги», баранина, готовится на раскаленных огнем углях. И купленная им водка «Абсолют» стынет в морозильнике.
Сегодня я гость на его ужине. И я гляжу в слезящиеся глаза кавказского шамана, в чьих жилах течет кровь мудрецов Иудеи, и вижу то, как он священнодействует над жертвенным бараном, тем самым бараном, чью плоть вот–вот поглотит огонь наших желудков.
Но прежде Шай насыплет много перца, соли и польет мясо уксусом — да помогут они желудку принять эту жертву…
Дым разъедает глаза и заполняет собою дом.
— Как тихо тут у вас! — удивляется Шай, на мгновение, прерывая свой магический процесс.
— Мне нравится, — говорит он с сильным кавказским акцентом. — Я грешник и места тихие люблю.
Я смотрю на этого грешника с лицом разбойника, и мне он почему–то люб.
Может быть, его визит в мой дом потому и стал возможен, что встретились мы с ним не через парадный вход наших личностей.
В его руке оказывается маленькая бутылка с насыщенным солевым раствором, которым он сбрызгивает мясо.
Клубы дыма, сопровождаемые треском расколовшихся кристаллов соли, скрывают на какое–то время этого удивительного, странного, понятного и непредсказуемого человека.
А когда дым рассеивается, то я вижу себя в арабской деревне среди людей, сидящих в машине и терпеливо ждущих травы.
