Несколько мгновений я лежал на лестнице, держась за горло и пытался прийти в себя. Я снова учился дышать. Горло и лёгкие устроили забастовку. Воздуху, как заправскому контрабандисту, приходилось тайно проникать в бронхи, наждаком царапая горло и давая мне немного жизни.
Я попытался сесть, но вместо этого перевернулся набок и закашлялся, немного полегчало. Тогда я обратил внимание на хлюпающие удары недалеко от меня. Стало любопытно, тем более, что я устал пялиться на грязные ступеньки лестницы. Я повернул голову и увидел, как Агдам методично бьёт об стену остатками чего-то, что раньше было головой, хотя сейчас в это верилось с трудом. Я наконец-то сумел принять вертикальное положение, сел на ступеньку и тупо уставился на это примитивное зрелище. Забавно, конечно, но всё в этом мире приедается.
— Прекращай, Агдам, — хотел сказать я, но вместо этого издал какие-то каркающие звуки. Самое смешное, но мой друг меня понял. Он разжал руки и тело, которое он держал без видимых усилий, рухнуло на пол. А сам посмотрел на меня с таким щенячьим, обиженным выражением в глазах, что мне почти стало стыдно, сам не знаю за что. Но только почти.
Я похлопал рядом с собой. Агдам послушно сел. Он смотрел прямо перед собой, потом с удивлением на платок, который я вытащил из кармана и протянул ему. Его руки были в крови, которую он принялся медленно и усердно вытирать моим платком, отчего тот быстро сменил белый цвет на бурый.
— Прости, он чуть было не убил тебя, — сказал Агдам, протягивая платок обратно. Я осторожно взял его двумя пальцами и кинул на труп.
Агдам всё с тем же удивлённым выражением смотрел, как кроваво-бурая тряпка планирует на спину безвременно усопшему.
Чтобы подбодрить его и в знак благодарности за спасение, я похлопал Агдама по широкому плечу. У него конечно позднее зажигание, но это тот случай, когда лучше поздно, чем никогда. Он вздрогнул от моего хлопка и теперь уже удивился я. Раньше он их просто не замечал, а сейчас чуть из штанов не выпрыгнул.
— Пойдём в туалет, — прохрипел я свои первые членораздельные слова. Мне претила мысль, что мы будем вынуждены показаться перед людьми в таком жутком виде. Нужно привести себя в порядок. Я поднял слетевшую во время драки кепку.
— Сумки оставим здесь.
Мы спустились на первый этаж. Каждый шаг отдавался болью в левой ноге, но я не позволил себе хромать. Нельзя распускаться. Несмотря на это мужественное решение, я был чертовски рад, когда мы, наконец, добрались до места и отпала нужда строить из себя героя.
