— Костя, будь человеком, ты ведь хороший человек. У тебя семья, у меня семья. Мне нужно защищать свою семью. Мне нужно оружие, чтобы защитить мою жену, ты же мужик, Костя, ты понимаешь.
Снова наступило молчание.
— Это я мужик, Сорокин, я Гаврилов Костя, а ты хрен собачий, а не мужик. У тебя нет ружья, а у меня есть. Вот такой вот расклад, Серёжа. Так уж упали карты, понимаешь? — голос стал такой усталый, что даже моя ярость немного улеглась, не то, чтобы уснула, а так, прилегла немного отдохнуть, может даже чутко подремать.
— Костя, — сказала Аня, — выслушай меня, твоя жена…
— Нет у меня никакой жены, нет никакой семьи, все умерли, все, вот и вся санитарная уборка, дезинфекторы хреновы.
Шаркающие шаги удалились. Наступила тишина.
Я взглянул на жену. В её глазах стояли слёзы, впервые за вечер.
— Не плачь, всё кончено, пошли назад. Жаль, я не могу тебе помочь, ты уж сама.
Аня слабо улыбнулась сквозь слёзы и, держась за перила, медленно поднялась.
Мы уже начали спускаться, когда в дыру, не предусмотренную производителями двери, вытолкнули ружье, а за ним несколько коробок патронов.
Я пригнулся, подполз к оружию, сгрёб всё в охапку и пополз обратно.
— Дезинфекция, — сказал голос из-за двери, — вот, что это такое, долбаная дезинфекция, вот и всё.
Мы без дальнейших приключений добрались до квартиры.
Аня прилегла на диван и прикрыла глаза.
— Очень больно?
— Кажется пара рёбер сломано, ерунда, пройдёт, ни о чём не беспокойся. Что с ружьём?
— Он и здесь пожадничал. Дал самое дешевое, но ничего, сойдет.
Я зарядил оружие и спрятал под белье в шкафу. Туда же сунул патроны.
Оставалось ждать утра.
И мы ждали.
Санитары пришли только на третий день. К этому времени, трупы стали разлагаться, и мы в который раз пожалели, что не завернули их во что-нибудь подходящее случаю. Саванов у нас не было, но одеяла подошли бы как нельзя кстати. Но теперь было поздно жалеть. Никто из нас не собирался притрагиваться к мертвым телам или открывать кладовку.
Не все так церемонились с покойниками. На помойке, а то и просто на снегу можно было найти образчики мертвой плоти всех полов и возрастов, и у меня было печальное ощущение, что не все из этих неприкаянных тел были гостями.
Аня всё больше лежала на диване, молча страдала от боли, и вставала только в случаях экстренной необходимости. А я все больше преисполнялся чувством вины, которое усугублялось тем, что ничем не мог помочь. Кроме как словом, но слова быстро закончились, а подержать её за руку или погладить по плечу было равносильно убийству и самоубийству одновременно. Так что я в основном пил пиво, нервно курил и смотрел на пустой экран телевизора.
