, Мерана
[105] и прочих, казалось бы, оздоровили ее, но действие его продолжалось недолго. После 13 лет совместной жизни, за которые она подарила мне двух сыновей и двух дочерей, Матильда оставила этот мир, в котором так много страдала.
Когда весной 1853 года «Сименс и Гальске» получила заказ на проведение телеграфной железнодорожной линии от Варшавы до прусской границы, мы предложили брату Карлу, в начале того же года перебравшемуся после провала парижского отделения в Лондон, взять на себя управление этими работами и вообще всеми российскими проектами. Карл объявил, что он готов это сделать. Впоследствии нам ни разу не пришлось пожалеть, что столь трудная задача была доверена столь молодому представителю семьи: брат с блеском выполнил возложенные на него поручения и решил в России множество сложнейших задач. Благодаря его неуемной энергии и исключительной деловитости наше российское отделение стало одним из самых главных, перспективных, коммерчески выгодных и быстрорастущих.
В это время в России правил император Николай. Вторым после него по могуществу тогда считался министр путей сообщения и связи граф Клейнмихель[106]. Я тогда не был лично знаком с этим важным человеком, одно упоминание которого в России внушало страх, так как все переговоры с правительством велись через уже упоминавшегося мной фон Людерса, дослужившегося к тому времени до полковничьего чина. Но весной 1853 года случилось так, что фон Людерс заболел и уехал лечиться на воды в Германию, а я ждал прибытия Карла, чтобы с ним вместе ехать в Варшаву, как вдруг граф Клейнмихель попросил меня приехать, чтобы обсудить с ним дальнейшие телеграфные контракты. Я тут же обратился в российское посольство в Берлине с просьбой о визе. Однако просьбу мою там исполнить не торопились, хотя я и напоминал о ней несколько раз. Тогда я обратился лично к послу, и он мне ответил, что выдача мне визы запрещена специальной директивой тайной полиции. Поскольку о том, что послужило причиной такой директивы, никто сказать не мог, мне оставалось только написать графу Клейнмихелю, что я по вышеозначенным причинам не могу последовать его приглашению. Спустя время, как раз достаточное для того, чтобы курьер промчался от Берлина до Петербурга и обратно, ко мне в дом явился сотрудник посольства и, всячески извиняясь за странное недоразумение, вручил уже завизированный паспорт.
Но странные недоразумения на этом не кончились. Когда через несколько дней, уже по пути в Варшаву, я подъехал к российской границе, оказалось, что меня все еще числят в списке нежелательных особ. В то время как других путешественников пропустили через таможню почти беспрепятственно, в моих вещах учинили настоящий обыск. Из моих чемоданов изъяли все бумаги и бумажки, как писанные, так и чистые, и объявили, что, поскольку досмотр багажа дал положительные результаты, лично меня обыскивать таможенники не будут. С тем, однако, условием, что я добровольно выдам все находящиеся при мне бумаги и документы и дам слово чести, что ничего письменного или печатного при мне более нет. На мое заявление о том, что подобное обращение мне отнюдь не нравится и я возвращаюсь обратно в Берлин, таможенное начальство с печалью объявило, что не может выпустить меня из России. Теперь я должен был ехать в Варшаву, где и дожидаться решения своей участи. В этот момент я понял, что нахожусь в российском плену!
