, которая показала мне хороший пример таких ошибок. В самом начале книги изобретатель электрического телеграфа, немецкий ученый доктор Зёммеринг
[162], был почему-то назван русским профессором. Далее утверждалось, что он проложил подводные провода недалеко от Петербурга, а в 1845 году – близ Парижа и поэтому он должен считаться отцом подводного телеграфа. Безусловно, автор перепутал германского Земмеринга с немецким профессором Якоби, значительно позже переехавшим жить в Петербург, что для исторического труда непростительная ошибка. Кроме того, всякие попытки проведения подводного телеграфа до 1847 года были лишь плодом фантазий, так как еще не было подходящих проводов даже для простой подземной прокладки. Они стали возможны только после появления моих изолированных гуттаперчей проводов, которые я применил при минировании гавани Киля, и защищенного железной трубой подводного кабеля проложенного через Рейн рядом с Кельном в 1850 году. Эти два события и дали начало морским телеграфным линиям.
К описываемому периоду моей жизни относятся еще два важных для меня события.
В 1859 году я был избран членом Совета Берлинского купеческого общества, являвшегося еще и Берлинской торгово-промышленной палатой Бранденбурга. Выборы в него проводятся поименным голосованием среди всех промышленников и торговцев, и результаты их считаются знаком особого почета. Членство в Совете дало мне возможность наладить тесные личные контакты с крупными берлинскими промышленниками.
В 1860 году, в дни празднования 50-летия Берлинского университета, от философского факультета мне была пожалована степень доктора Honoris caztsa[163]. Присвоение этого почетного звания в моем родном Берлине было тем отраднее, что в нем я видел признание своих научных трудов, кроме того, оно еще больше сближало меня с моими учеными друзьями.
В последующие годы своей жизни я большое внимание уделил политике, и мне хотелось бы рассказать об этом поподробнее.
С самого раннего детства меня угнетали мысли о разобщенности и слабости немецкой нации. Мы с братьями жили в маленьких или средних немецких государствах, в которых чувство патриотизма и национального политического единства не имело таких мощных корней, какие были благодаря богатой и славной истории у Пруссии, и это не могло не сказаться на наших национальных ощущениях. Мой отец был всецело поглощен национальными и либеральными идеями, и в нашей семье они всегда главенствовали. Несмотря на печальную политическую ситуацию, в которой оказалась Пруссия, а вместе с ней и вся Германия после славной освободительной войны, у всех оставалась надежда, что государство Фридриха Великого
