Во время кабелеукладочных работ я много общался с англичанами и французами и с болью убеждался в том, насколько низко они ставят немецкую нацию в сравнении с другими народами. Наши длинные политические споры в основном вращались вокруг вопроса, способны ли немцы на образование собственного независимого национального государства и имеют ли они на это право. «Ну, чего же хотят немцы?» – спросил у меня пользовавшийся большим уважением в обществе генеральный директор французского телеграфа и бывший товарищ императора Наполеона по изгнанию М. де Вужи в конце большого разговора о возрождении германского национализма после франко-австрийской войны. «Объединенной германской империи», – ответил я не задумываясь. «И вы думаете, – возразил он, – Франция согласится, чтобы соседом у нее было единое государство со значительно большей численностью населения?» – «Нет, – ответил я. – Мы убеждены в том, что нам придется отстаивать наше право на единство вопреки давлению Франции, которая, конечно, будет всячески мешать». – «И как ваша объединенная Германия будет с нами бороться? – вновь спросил он. – Ведь с нами против Пруссии будут выступать и Бавария, и Вюртемберг[151], и вся Южная Германия». – «Так было раньше, но сейчас все будет иначе, – возразил я. – Первый же пушечный выстрел со стороны Франции объединит Германию, поэтому у нас нет сейчас страха перед вашим наступлением. Более того, мы с нетерпением его ждем». Слушая меня, господин де Вужи качал головой и, вероятно, думал о том, что ящик Пандоры с национальными вопросами, открытый Наполеоном во время войны в союзе с Италией против Австрии, может в конечном счете обернуться против Франции. Три года спустя, когда всех волновал вопрос о присоединении Лауэнбурга[152] к Пруссии, я нанес ему визит в Париже. Вспомнив наши политические споры, он крикнул мне, как только я вошел к нему: «Eh bien, Monsieur, vous voulez manger le Lauenbourg?» – «Oui, Monsieur, – ответил я, – et j'espere que l'appetit viendra en mangeant!»[153] Я оказался прав: аппетит действительно усилился, мало того, он получил достойное удовлетворение. Наверное, де Вужи вспоминал мои пророчества, когда вместе с императором отступал под натиском вошедших во Францию немецких войск. Первый французский пушечный выстрел и правда сделал Германию единой.
С прокладкой кабеля между Картахеной и Ораном нам не везло просто отчаянно. В тот же год, когда мы потеряли в море легкий кабель, Вильгельм лично предпринял новую попытку прокладки, теперь уже более крепким кабелем. Специально для этого были собраны прекрасные механизмы, а в процессе работ был учтен весь накопленный опыт. Был подготовлен новый, крепкий кабель, набрана команда специалистов, погода работам благоприятствовала. Для неудачи не оставалось никакого повода. И правда, вскоре я получил известие, что кабель благополучно проложен и жители Орана и Парижа уже обмениваются телеграммами. К сожалению, через несколько часов после этой депеши я получил другую, о том, что линия по неизвестным причинам разорвалась недалеко от испанского побережья. Более подробное расследование показало, что обрыв произошел в месте, где морское дно резко уходило вниз на значительную глубину. Преодоление линией подобных «подводных оврагов» всегда составляет дополнительный риск. Если кабель проходит по воде между двумя подводными скалами, не касаясь дна, он, как подвесной провод, испытывает дополнительную нагрузку, тем более значительную, чем больше его вес. Наш кабель явно образовал такую подводную подвесную линию и оборвался под грузом собственной тяжести уже через несколько часов после того, как прокладка в целом была завершена.
