— Да и те женатые и куча детей!
— Но ты не должна отчаиваться, — вздыхает мама, — ты такая молодая.
— Не такая уж и молодая — в декабре двадцать восемь.
— Двадцать восемь — это еще не сорок четыре.
— Ниночка! Неужели тебе сорок четыре? Невозможно поверить! Но у тебя другое положение — тебе не нужно никого искать. У тебя чудный муж. Удивительный человек! Умница.
— Ах, Тамарочка, со стороны всегда все кажется лучше, чем на самом деле, — говорит мама.
— Он замечательный, замечательный! Ниночка, это твое! — Она раскрывает чемодан и вытаскивает что-то, завернутое в белую тряпку.
— Что это? Бог с тобой! — пугается мама. — Это ты таскала за собой пять лет? Ведь это пуд весу!
— Ах, Ниночка, мамочка! Я скажу тебе правду: я хотела оставить в Таганроге. Мы бежали в такой спешке, а оно, если ты помнишь, было замуровано в печке.
— Ну конечно, помню!
— Но мама сказала: нет, нельзя оставлять. А что, если дом разбомбят?
— Ну и черт с ним! — говорит мама.
— Что, если мы не вернемся? Если кто-нибудь, не дай бог, обнаружит?
— Да и черт с ним!
— Нет. Она сказала: это Ниночкино, мы обязаны сберечь.
— Да пропади оно пропадом! Но если уж взяли, так надо было продать, обменять на продукты, на сахар, на масло — не знаю, на что угодно!
— Ниночка, мамочка, как мы могли? Это же твое! Вот! — Тетя Тамара распутывает одну и потом другую тряпку и раскладывает на столе ложки, вилки, ножи, какие-то маленькие блестящие мисочки, блюдечки, стаканчики. — Все тут, Ниночка. Пересчитай.
— Не буду я пересчитывать! За кого ты меня принимаешь! Вы обе сумасшедшие — и ты, и твоя мать.
— Да, ты знаешь, мы из Таганрога выехали ночью. Мама говорит: дай мне Ниночкин узел, а то ты уснешь и обронишь. Я говорю: а если я Ритку оброню? Она говорит: Ритка — твое имущество, а это — Ниночкино. — Тетя Тамара смеется. — У нее всю дорогу только и мыслей было что о твоем серебре. Вокруг такая стрельба, бомбежка, а она все об узле!
— Ах, боже мой, кому это нужно?! — говорит мама. — Ненормальные!
Бабушка подступает к столу.
— Эти щипчики, Ниноленьки, мои. Это мне Жорж привез из Варшавы.
— Какой Жорж? Из какой Варшавы? Ты что — совсем ополоумела? Это из моего сервиза. К ним была сахарница — стеклянная, в серебряной оправе.
— У тебя были похожие, а это мои, — спорит бабушка.
— Не выдумывай и не зли меня. — Мама хочет завернуть серебро, бабушка не дает.
— Твое я не прошу! Я хочу взять свое! Тамара, скажи ей!
— Ничего тут твоего нет. Убери руки! Свое ты проиграла в карты!
