— Да, Нина Владимировна, отвыкли мы от нормальной жизни, — говорит Храпаль. — Кстати, чуть не забыл: Павел велел просить, чтобы вы для него кофе в зернах купили.
— Зачем ему кофе? Опохмеляться, что ли?
— Не… Опохмеляться там есть чем! — Храпаль смеется и машет своей огромной ручищей. — Кофе — это там валюта. Немцы за кофе папу с мамой продадут. Деньги наши там ни черта не стоят, а за кофе любые вещи можно достать.
— Хорошо, — говорит мама, — я куплю в Елисеевском. Скажите ему, чтобы присмотрел мне шубу. Некоторые присылают совсем неплохие шубы. Хотя нет, лучше я сама напишу, а то вы, я чувствую, все перепутаете. И не говорите, пожалуйста, что у Светланы тиф. Я ему не сообщала.
— А у нее тиф? — удивляется Храпаль. — Надо же…
— Да, — говорит мама. — Но теперь уже намного лучше.
Мне уже намного лучше, но я так ослабела, что не могу ходить и даже руками не могу шевелить. Я лежу и слушаю радио. Бабушка отправилась в магазин, а мама возится на кухне. Радио рассказывает про Данко:
«Тогда он повел…
Повел их Данко. Дружно все пошли за ним — верили в него. Трудный путь это был!.. Долго шли они… Все гуще становился лес, все меньше было сил! И вот стали роптать на Данко, говоря, что напрасно он, молодой и неопытный, повел их куда-то. А он шел впереди их и был бодр и ясен…
Это был трудный путь, и люди, утомленные им, пали духом… Они в злобе и гневе обрушились на Данко, человека, который шел впереди их…
— Ты, — сказали они, — ничтожный и вредный человек для нас! Ты повел нас и утомил, и за это ты погибнешь!
— Что сделали вы в помощь себе? Вы только шли и не умели сохранить силы на путь более долгий! Вы только шли, шли, как стадо овец!
Данко посмотрел на тех, ради которых он понес труд, и видел, что они — как звери. А лес все пел свою мрачную песню, и гром гремел, и лил дождь…
— Что сделаю я для людей?! — сильнее грома крикнул Данко.
И вдруг он разорвал руками себе грудь, и вырвал из нее свое сердце, и высоко поднял его над головой.
Оно пылало так ярко, как солнце, и ярче солнца…
— Идем! — крикнул Данко.
И вот лес расступился перед ним, расступился и остался сзади, плотный и немой, а Данко и все те люди сразу окунулись в море солнечного света и чистого воздуха, промытого дождем.
Кинул взор вперед себя на ширь степи гордый смельчак Данко, — кинул он радостный взор на свободную землю…»
Мама входит в комнату.
«… и засмеялся гордо. А потом упал и — умер.
Люди же не заметили смерти его и не видели, что еще пылает рядом с трупом Данко его смелое сердце».
