Нет, я не хочу лапшу. Хочу колбасу, только не простую, а соленую и твердую.
— Колбасу? — говорит мама. — Так это тиф! Ты помнишь? — когда Таля болел, он тоже все просил копченую колбасу!
— Как я могу, Ниноленьки, помнить? Я в это время была в Минске!
— Ладно, не дури голову…
— Если тиф, нужно отрезать волосы, — говорит бабушка. — А то вылезут, и все!
Мама остригает мои волосы Любиными ножницами, кладет в коробочку и пересыпает нафталином.
— Пока трудно что-нибудь сказать, — говорит врач. — Но если это тиф, придется ее госпитализировать. Я зайду завтра.
— Нина, ты не дашь госпитализировать! — плачет бабушка.
— Не болтай ерунду…
— Нельзя ребенка в тифозный барак! Скажи, что ты не дашь! Скажи — мы не согласны! Мы сами будем ухаживать!
— Как мы будем ухаживать? Как? Ты знаешь, какая это возня — все кипятить и дезинфицировать? Кто этим будет заниматься? Я сама еле на ногах держусь.
— Я все сделаю!
— Ты? Представляю! Чтобы у меня вместо одного больного было два. К тому же и соседи не согласятся.
— Какие соседи? Никого нет! Одна Наина.
— Вот она и не согласится.
— Согласится! Я поговору — согласится.
— Да. Тоже мне дипломат нашелся…
— Дай ей тры пары чулок, и все!
— Каких чулок? У нее нога тридцать четвертый размер! А эти чулки годятся только на толстопятых бюргерш!
— Дай — и не твое дело!
Я проваливаюсь в сон, но и во сне мне плохо.
— С уверенностью это можно будет сказать только на тринадцатый день, — говорит врач.
Я опять задремываю.
— Внученька, съешь что-нибудь! — плачет бабушка.
Я не отвечаю. Я падаю куда-то глубоко-глубоко.
Бабушка сидит рядом и плачет.
— Не плачь, — говорю я.
Говорить очень трудно.
— Как не плакать, Светинька! Ты же моя кровь! Поешь бульончика! Ты ничего не ешь…
Я засыпаю.
— Я говорыла, Нина! Надо крестить ребенка! А ты не хотела… Ты смеялась! — Бабушка плачет навзрыд.
— Не мели ерунды!
— Какая ерунда? Ребенок вот-вот умрот, а ей — ерунда!
— При чем тут крещение…
— Теперь она умрот некрещеная! Нина, давай, я приведу попа! Он окрестит.
— Не вздумай! Только этого не хватало! Как будто мне будет легче, если она умрет крещеная.
— Тогда совсем другое дело!
Иногда я открываю глаза и вижу за окном солнце, иногда в комнате горит свет. Но бабушка все время сидит рядом.
— Внученька, поешь бульончика! — Одной рукой она приподымает мою голову, а другой вливает мне в рот ложку бульона.
Я чувствую, что бульон противный, что меня сейчас стошнит… Зачем она трогает меня? Я не хочу никакой еды, ничего не хочу… Хочу просто лежать. Мне хорошо лежать.
