— Не спи, внученька! — трясет меня бабушка. — Я боюсь, когда ты спишь. Все спишь и спишь! Надо встать.
Я не отвечаю.
— Уснет — и все! — Слезы катятся у нее по щекам.
Она стаскивает меня с постели, пытается поставить на ноги. Ноги меня не держат.
— Ничего, — говорит бабушка. — Ничего, я тебя подержу. Ты только не спи! Пойдем. — Она тащит меня от кровати к своему сундуку. — Я тебе перестелю. Ты не спи! — Она перестилает мою постель и волочет меня обратно на топчан. — Вот! Теперь будет лучше.
Мне и так было хорошо. Только бы она не трогала меня…
Я открываю глаза. Бабушки нет в комнате. За столом сидит какой-то незнакомый дяденька. Он сидит неподвижно, широко расставив длинные ноги и положив на стол огромные ручищи.
— Здравствуй, Светка! — говорит он басом нараспев. — Ты что это — болеешь? Ну — история… А я знаешь — кто? Я — Петр Храпаль. Твоего батьки друг. Мы с ним от самого Сталинграда вместе топаем. Поняла? Теперь в Лейпциге живем. Город такой у немцев, Лейпциг — слыхала? Гете там жил и стихи писал. Да, а теперь мы с твоим батькой газету делаем. Раньше в Дрездене располагались, а теперь в Лейпциге. А батька твой не сказал, что ты болеешь… Он вот гостинец тебе прислал — держи. Шоколад. Я скоро уже обратно поеду — к немчуре этой. Видишь, мало что мы их победили, так теперь еще сторожить их надо, нельзя домой воротиться. А у меня тут тоже две такие сороки, как ты, растут. Ну, чего молчишь? Ладно, вообще-то и помолчать можно… Иной раз и не мешает даже помолчать.
Помолчав, он свешивает голову на грудь и засыпает. Во сне он храпит. Недаром он Храпаль.
Я тоже засыпаю. Просыпаюсь я от маминого голоса.
— Петр Васильевич, ах, — говорит мама, — что же вы не предупредили, что придете!
— Да как предупреждать? — отвечает Храпаль и шумно вздыхает. — Это нечаянно вышло. А вдруг бы я не приехал? А вы бы ждали.
— Хоть бы по телефону позвонили.
— Да не доверяю я им, телефонам этим. Возьмут да и переврут.
— Что значит — переврут? Как это телефон может переврать?
— Да набрешет. Обыкновенное дело. Я, может, скажу: завтра, а вам послышится: третьего дня.
— Вы шутите, — говорит мама. — Но при нашей жизни, ей-богу, не до шуток. Расскажите лучше, как там Павел.
— Павел?.. А нормально. Газету делаем. «За Родину», называется, «за Сталина». Вы, верно, видели.
— Откуда же я могла видеть?
— Не видели? Ну и шут с ней, чего там особо смотреть… А нас с вашим супругом знаете, как зовут? Петропавловская крепость. Потому как я Петр, а он — Павел. Апостолы, значит. В один день именины празднуем. Но поскольку я вот в отпуск уехал, так Павел теперь один в дозоре, один пока управляется. И с Родиной, и со Сталиным.
