— Бабушка, что ты сделала?!
Вся голова у нее залита фиолетовыми чернилами.
— Что, внученька?
Мама тоже смотрит на бабушку.
— Так. Значит, опять поливала голову керосином.
— Что ты, Ниноленьки! Как можно… Раз ты не разрешаешь…
— Еще лжешь! Нет, как вам это нравится? В зеркало на себя посмотри. Я керосин забрала, так ты стала шарить дальше и добралась до чернил. Наверно, всю рубаху залила. Ну конечно! И наволочка испорчена, и простыня. Мерзавка старая! Говоришь, говоришь — ничего не действует. Химические чернила, которые теперь ничем не отдерешь! Просто сил никаких не хватает!..
— Да, Елизавета Францевна, — смеется папа, — дожили до фиолетовых волос! Теперь вам придется постричься наголо. Или стать феей Мерилиндой и играть на театре!..
— Поделом вору мука, — говорит мама.
— Над старостью смеяться грех! — плачет бабушка, натягивает свою шапку поглубже на лоб и ходит так по квартире.
Мы с мамой спускаемся по лестнице и встречаем соседку с четвертого этажа.
— Марья Антоновна, милая, давно вас не видела, — говорит мама. — Как вы поживаете?
— Да вот, приболела что-то, — жалуется Марья Антоновна. — Врач говорит: сердце, а мне кажется, это не сердце, это давление. Если б сердце, так были бы боли.
— Нет, вы знаете, не обязательно, — говорит мама. — Я ведь, прежде чем попала в больницу, буквально до последнего дня ничего не чувствовала. Ну, слабость какая-то была, утомление, но болей — нет, никаких. А потом сразу — как схватило, еле выходили. Врач сказал: еще полчаса, и все, было бы поздно. Вообще чудо, что осталась в живых. Спасибо Наине Ивановне — догадалась не ждать санитаров из Боткинской, а нести самим. Внесли меня в палату, а женщины говорят: «Зачем вы нам покойницу кладете, она вся синяя». Думают, что я не слышу. А я все слышу, только сказать ничего не могу. Хотела хоть адрес мужа дать — и не могу…
Марья Антоновна сочувственно качает головой.
Наконец они с мамой прощаются, и мы идем дальше.
Возле лифта мы встречаем другую соседку.
— Марья Андреевна, дорогая, вы откуда? — спрашивает мама. — Из ломбарда? Ну, как оценили?
— Триста пятьдесят.
— Триста пятьдесят! Вы подумайте! Ведь в прошлый раз пятьсот дали…
— Что поделаешь… Жаловаться-то некому.
— Действительно, вы правы, что хотят, то и делают. Но у меня был подобный случай, тоже оценили намного ниже, чем в прошлый раз, так я ей показала старую квитанцию и кое-как убедила прибавить…
На углу возле булочной мы встречаем Марью Семеновну из второго подъезда — ту Марью Семеновну, которая шестнадцатого октября перебила всю посуду, чтобы немцам ничего не досталось.
